— Стена — нет, но дверь существует.
У человека — два полушария мозга. Левое готовится к жизни, правое — к смерти. «Пиши стихи и не философствуй», — скажет художник. И писатель с ним согласится. Юдин — мой любовник в настоящем, другой — в прошлом. Может быть, в душе они не очень любят друг друга, но особой самцовой ненависти между ними нет. Они симпатизируют друг другу и с уверенностью сходятся в одном мнении: женщина не должна философствовать.
У Золи — парти. При этом хочется прибавить: у Медведевых — драка, у Семеновых — пьянка. Никаких, конечно, Медведевых и Семеновых нет, из русских я одна. И чешский режиссер Милош, и чешский сценарист Иван, по которому умирает Бетти. Но умирает только она, а он — отнюдь нет и даже, напротив, относится к ней прохладно. Впрочем, спит с ней. Как-то раз я с ним столкнулась, и был он в полосатой пижаме. Принц, да и только.
У Золи — парти. Все самые красивые и знаменитые модели приглашены. Из знаменитостей — Джек Николсон, который сидит рядом со мной за столом. Но я этого не знаю, поэтому говорю какой-то старой накрашенной блондинке:
— Этот парень выглядит точно, как Джек Николсон.
— Деточка, — восклицает она, — это же и есть Джек Николсон!
Все смеются, кроме Джека Николсона. Такие ошибки в обществе недопустимы. Хотя я и взяла себе за правило, что мне на все плевать, но все же настроение портится.
Народ все прибывает и прибывает. Толстые богатые дяди, худые дяди, — все они собрались в который раз, чтобы заключить сделки и подышать сексом высокого класса. Мне они физически противны, и я, забившись в конец гостиной, с презрением курю джойнт. Говорить здесь совершенно не с кем, лучше уж сидеть и наблюдать, как весь этот красивый салат пьет, искусственно смеется и флиртует.
— Елена, — возникает затянутая в шелк задница Бетти, — почему ты сидишь одна? Все девочки уже кого-то нашли, а ты сидишь и куришь джойнт.
Я чуть не расхохоталась Бетти в лицо, но нельзя, подумает, что стонд[36].
— Бетти, ваши девочки очаровательны. И сама вы — милая хозяйка. За сколько же и кому вы хотите меня продать, интересно узнать? — Но об этом я только думаю, а вслух говорю, что я не знаю. Бетти отходит, и я вижу, как чешский режиссер что-то говорит чешскому сценаристу и показывает на меня пальцем.
— Например, вот эта девочка, а? — долетает до меня, как стук колес уходящего поезда. За сим последовал отрыв жопы от дивана, и человек стал пересекать красную площадь ковра. — Могу сесть рядом с вами?
— Садитесь.
— Я знаю от Бетти, что вы — русская, — сказал он мне по-русски с чешским акцентом.
— Бетти не наврала.
Человек старался быть милым, но меня почему-то злил, как, впрочем, и все в этот вечер.
— Вы из России, откуда?
— Из Москвы. А вы?
— Я чех, Милош. Продюсер и режиссер. Вы не слышала обо мне?
— Нет.
— Это я поставил фильм «Одно гнездо кукушки»[37].
— О, да? Поздравляю.
Самое ужасное во мне то, что, если уж я настроена быть светской, то тут уж, как заупрямившегося осла, меня с места не сдвинешь. Я ненавидела себя за эту особенность, но это и была та самая непрошибаемая стена.
— Вы очень красивая.
После этих слов мне вообще стало тошно, поэтому я поднялась, извинилась и ушла.
Я поднялась к себе наверх. Майкл, черный пес Золи, как всегда, проявил бурную радость. С тех пор, как я здесь поселилась, Майкл спит в моей комнате и на моей кровати. Вообще, это запрещено, так как Майкл, по идее, должен охранять дом, но…
Я умылась, разделась, загородила дверь своей комнаты столом на случай прихода нежданных гостей. Я оказалась права: через несколько минут кто-то пытался залезть в мою комнату. Но поскольку было темно, а я не издала ни звука (между прочим, Майкл — тоже, умная сторожевая собачка), то человек исчез. Через несколько минут он вернулся, по-видимому, узнав, где точно находится моя дверь, и не ошибся ли он.
Я включила свет и увидела Милоша, который продирался через мои баррикады.
— Милош, я сплю, иди отсюда, — приказала я.
Но чешский режиссер так просто не сдается. Нисколько не слушая меня, он уселся на моей кровати.
— Послушай, ты что, уже спишь? Давай поговорим. Ты и я — славяне. Нас они не понимают и не поймут.
При этом он пытался меня поцеловать. От него дико разило алкоголем.
— Послушай, я не намерена разговаривать.
— Да, но я хочу.
И тут на меня понесся пьяный бред, бог знает, на каком языке. Меня мутило от запаха его алкоголя и от всей ахинеи про Россию и Чехословакию, которую он нес. Я перестала вслушиваться в этот пьяный и глупый поток и повторяла только одно:
37