Нет, это не Рур. Обычное немецкое село. Лают собаки, поют петухи. Заводят нас в крестьянский двор средней руки и разрешают присесть. Двор обнесен колючей проволокой в три ряда. По сравнению с лагерем тут намного лучше. Воздух чистый, ласточки летают, пахнет травами. Посредине двора — большое шелковичное дерево, к нему пристроен столик, сбитый из грубых досок, рядом вкопаны в землю скамьи. Видно, хозяева любили обедать в тени, наслаждаясь тишиной и покоем.
Дом кирпичный, двухэтажный, под черепицей. Двадцать человек размещаются на первом этаже, двадцать — на втором. Осматриваем свое новое жилье. Окна на улицу замурованы — смотреть можно только во двор. Полы деревянные. Нары добротные. Есть даже матрацы-мешки, набитые сухой соломой. Все предусмотрено для приема пленных, все до мелочей.
Часа через два прибыла кухня-тележка, на ней бак. Обоняние у нас настолько обострено, что мы сразу определили: картофельный суп, разумеется, без мяса. И хлеба не дают. Но суп чертовски вкусный, и мы проглатываем свои порции в мгновение ока.
Всеми делами в лагере заправляет фельдфебель — пожилой, припадающий на ногу сухопарый немец. После завтрака он выстроил нас, чтобы решить некоторые практические вопросы. Первый — кто владеет немецким языком? Нужен переводчик. Фельдфебель приподнялся на цыпочках:
— Wer schpricht deutsch?[4]
— Îch! — послышался знакомый голос.
У меня зарябило в глазах: Жора! Жора — переводчик! Сколько ночей спали рядом в Штаргардтском лагере, а я и не подозревал, что он владеет немецким языком. Сотня слов и десяток стандартных фраз, выученные каждым из нас в силу необходимости, — слишком бедный запас. Жора, правда, знает немного больше, все-таки изучал язык в фельдшерском училище, — и вдруг переводчик, правая рука фельдфебеля… Черт знает что!
Немного отлегло на душе, когда в пяти шагах от себя я увидел Жору, повернутого лицом к строю. По хитрому прищуру глаз без труда можно было прочитать: «Не дрейфь, ребята, все будет в порядке…»
Вопреки нашим ожиданиям, переводил Жора довольно бойко. Там, где возникала заминка, импровизировал на ходу. Не успеет фельдфебель закрыть рот, как тотчас из уст переводчика сыпалась целая лавина распоряжений, приказов, команд. После работы огней в доме не зажигать, после отбоя во двор не выходить, дверь будет запираться на замок. Строжайше запрещается петь, танцевать, громко разговаривать. Подъем в пять утра. Выход на поле в пять тридцать. Работать надо хорошо. Кто будет симулирен, тому не ждать снисхождения.
По совместительству Жоре положено и куховарить. Далее фельдфебель спросил, кто умеет доить коров. Таких нашлось пятеро. Это были совсем молоденькие офицеры-медики. По всему видно, что не так они умеют доить коров, как интересуются содержимым коровьего вымени. Девять человек назначены копнить сено, остальные — на прополку кормовой свеклы.
Остаток дня мы использовали для наведения чистоты во дворе: подметали, вырубывали бурьян под забором, посыпали песком дорожки. Сидеть без дела нельзя ни минуты, и мы занимаемся пустяками для отвода глаз. С наступлением сумерек Жора весьма своеобразно перевел команду фельдфебеля:
— Братцы, пора баиньки!..
В пять часов утра скрипнула дверь. Вошел фельдфебель. Он первым делом пнул в спину Жору и стал отчитывать его со всей немецкой строгостью: переводчик должен первым быть на ногах, встречать начальство, а он дрыхнет как ни в чем не бывало…
Доильщики ушли раньше всех, за ними отправилась девятка на сенокос. Нас двадцать пять человек фельдфебель вывел за ворота и передал двум вооруженным винтовками пожилым штатским. Это фольксштурмовцы. На левой руке у них красные повязки со свастикой.
Поле находилось в километре от села. Охранники расставили нас группами, показали, как нужно прорывать свеклу.
Рядки загущены, сильно заросли сорняками, приходится орудовать не столько сапкой, сколько руками. Саша идет по правую руку от меня, дальше — Николай.
— Посмотрите, отличная сапка, режет, как бритва, — говорит Саша, подряд вырубывая растения.
Но выходка его оказалась замеченной. Разъяренный фольксштурмовец набросился на парня:
— Russische schwein! Schwein! — И, подняв пучок травы, стал наотмашь хлестать его по лицу.
Мы с Николаем отчитали Сашку за неумный поступок. Этак ничего никому не докажешь. Не такие уж болваны эти немцы, чтобы не заметить явного вредительства. Надо действовать более осмотрительно, изобретательно.
Сначала работа на свекловичной плантации кажется нам приятной и легкой. Необозримый простор, поле, неподалеку — сосновый лес. Все это бодрит, придает силы, а главное — на какую-то минуту возвращает тебя к далекому прошлому, когда ты был человеком.