Мысленно рассуждая сам с собой, я не заметил приближения опасности. Послышался характерный звук, и в ту же секунду перед моими глазами мелькнула половина сверла. Вторая половина осталась в металле. Я взялся за рубильник, чтобы остановить станок, но удар в затылок свалил меня с ног.
— Свинья! Осел! — гремел на всю мастерскую толстяк-немец.
У меня из носа текла кровь, руки были расцарапаны. Мимо проходил форарбейтер, поинтересовался, в чем дело. Мастер доложил, что я сломал сверло. У форарбейтера побагровели уши. Он схватил меня за грудки.
— Большевик, доннер ветер!
Не вмешайся мастер, он расплющил бы меня в лепешку. Но толстяк стал доказывать, что я уже получил за проступок.
— Иди за мной! — приказал форарбейтер.
Я поплелся за ним через цех, опасаясь новых издевательств. Заключенные сочувственно провожали меня взглядами. Но ничего особенного не произошло. Меня отстранили от сверлильного станка и поставили в кузнице работать на прессе. Моим напарником оказался чернявый симпатичный француз. Вдвоем мы должны были вручную вращать маховик пресса, придававшего разогретым докрасна полосам железа нужную форму. С непривычки нам не удавалось добиться единого ритма, металл под прессом остывал. Форарбейтер не спускал с нас глаз, казалось, вот-вот снова ринется на меня и тогда уже наверняка несдобровать.
К счастью, завыла сирена.
— Воздушная тревога!
Мгновенно умолк гул станков, притихла кузня, люди ринулись в подвал. Наверху рявкали зенитки, глухо ухали вдали взрывы бомб. Подвал был глубокий, весь заставленный железом, какими-то ящиками. В полумраке ко мне приблизилась чья-то незнакомая фигура. Оказалось, русский.
— Тебя-то мне и нужно, — дохнул мне в лицо незнакомец. Деловито подал руку: — Николай, сын собственных родителей.
— Очень рад, присаживайся, — предложил я, подвинувшись на ящике.
Николай начал без предисловия:
— Наблюдаю за тобой и никак не могу понять, зачем тебе нужно на виду так плохо работать? Жить тебе что ли надоело?
Я смекнул, что он имеет в виду случай с поломкой сверла. Попробовал было доказать, что сделал это непреднамеренно. Но Николай непреклонен:
— Не будь дурнем! На первых порах нужно показать прилежание. Не спеши, но работай с толком. Думаешь, они болваны, ничего не понимают? Скажи спасибо мастеру, форарбейтер считается с ним. А если б попался другой — забил бы на месте.
Николай поинтересовался, на каком блоке я живу, и, когда узнал, что на карантине, воскликнул:
— У Вилли?
— Ты его знаешь?
— Еще бы!
Договорить нам не пришлось. Тревога закончилась, форарбейтер приказал подниматься наверх и приступать к работе. Люди устремились по узким каменным ступенькам, запрудили лестницу.
Помимо форарбейтера и нескольких мастеров, за работой цеха наблюдал фельдфебель СС — щуплый немец с желтым испитым лицом и маленькими голубыми глазками. Ходил он бесшумно, глядел себе под ноги, но видел все, что делалось вокруг.
Не успели мы с французом взяться за ручки маховика, как на пороге кузницы появилась фигура фельдфебеля. Я жал что было сил, стараясь не отстать от своего напарника. Немцу, видимо, понравилось наше усердие, он постоял несколько минут и, насвистывая, удалился. Как только он вышел, француз тотчас остановил пресс, показывая мне жестами, мол, бросай, раз немец ушел — бросай!
Работу прекратили и остальные — четыре француза и два норвежца. Было выставлено наблюдение у двери на случай, если появится кто-либо из начальства.
— Отшен карашо! — хлопнул меня по плечу француз. — Алеман[16] нет — арбайт нет. — И улыбнулся, показывая желтые выщербленные зубы.
До самого полдня нас не трогали. Кузня саботировала. Мне понравились эти спаянные ребята — угрюмо-молчаливые жители Скандинавии и не унывающие при любых обстоятельствах французы. Меня они с первых минут приняли в свою семью, поделились хлебом и сигаретами.
После обеда оставалось несколько минут в нашем распоряжении. Большинство заключенных устремилось в уборную не столько по необходимости, сколько для того, чтобы еще оттянуть время. По двору шагали мастера, «зеленые», эсэсовцы. Не попадайся им под руку!
Я спрятался за угол здания, отсюда удобно наблюдать, когда будут возвращаться мои друзья по кузнице. Сидя на цоколе, я незаметно вздремнул.
— Alarm, alarm![17] — раздалось над самым ухом.
Я вздрогнул. Фельдфебель уперся в меня сверлящими голубыми глазками, вид его не предвещал ничего доброго.
— Почему ты здесь? Тебе нечего делать?
— Жду товарищей, — в растерянности пролепетал я.