И тогда Мехмед-паша спросил ибн Пайко, глядя на него исподлобья:
«Если ты задумал купить ребенка на рынке рабов, ребенка, чтобы служил тебе и работал в лавке, я даю разрешение. Ты из христиан известнейший. Просто скажи». Марко махнул рукой:
«Нет, светлый паша. Нет».
Паша засмеялся:
«Дурак ты! Я же знаю, что ты за этим и пришел! Да ладно, тебе не придется даже и покупать! Ты человек видный, мы тебе за многое благодарны. Один Армуджи-оглы захватил пять человек, а сколько порубил, уж не буду тебе про это рассказывать, приятель! Всех пятерых, мне сказали, он уже продал вчера за девятьсот аспр. Есть еще около сотни непроданных пленников, которые томятся в городской тюрьме. Ничто не мешает нам попросить одного из них для тебя бесплатно».
Но Марко отмахнулся:
«Нет, светлый паша, нет».
Но сразу же после этого, его как будто молния ударила, так он закричал:
«Спасибо, светлый паша, спасибо. Я согласен, да!» Мехмед-паша был крайне удивлен. То одно, то другое. Что случилось с ибн Пайко? Он давно и хорошо знал ибн Пайко, но ему и в голову не могло прийти, что Марко принял это новое решение из-за серебряной проволоки, стянувшей ему горло. Бедный паша, думал Марко. Смотри-ка, и он раб, к сожалению. Весь светится, как мой кувшин, потому что у него достало силы подарить мне раба! Бедняга. Доставить, что ли, ему радость? Да еще и человек будет спасен.
Ибн Пайко был одним из самых богатых и знатных людей города — христиан, да еще советником в шариатском суде, купцы и ремесленники его любили и уважали, Мехмед-паша же, у которого было уже семнадцать детей, если считать и последнего, от молодой жены, который должен был увидеть свет через день-два, чувствовал тоску ибн Пайко по наследнику, а в остальном его в полной мере понять не мог. Все казалось ему — ибн Пайко что-то скрывает, увиливает, отмалчивается, просто говорит хорошие слова, а мыслит о совсем другом. Мехмед-паша серьезно интересовался историей города: искал, читал и разворачивал старинные свитки, которые выписывал даже из Константинополя — он был одним из немногих турок, которые не были совершенно опьянены славой полумесяца, и понимал, что и до них люди не только жили, но и славу добывали. При этом Мехмед-паша постоянно носил с собой старинный фирман со свинцовой султанской печатью, присланный его деду, славному Исхак-бею, когда тот стал правителем Скопье: фирман был написан зелеными чернилами от руки, а прислан был в кожаном футляре с серебряными замками, залитом воском: он часто перечитывал фирман, так что выучил его на память. Будь осторожен, чтобы тебя не обуяло тщеславие, писал в одном месте султан. Не думай, что ты держишь землю и подданных только своей саблей, но имей в виду, что земля в первую очередь — собственность Бога, потом пророка, который даровал ее тебе по заповеди Аллаха. Быть хозяином своей страны и народа — это то же самое, что сидеть на чашечных весах. Одна чашка — рай, а другая — ад. Не геройствуй без надобности, но саблю всегда держи острой. А своих наместников учи не бесчинствовать, не творить людям бед и не отягощать их излишне. И стараться не испытывать ни к кому ненависти. Но запомни и такой мой совет: если захочешь на кого-то опереться или кому-нибудь довериться, не держи в уме только то, что ты знал о нем раньше — человек может измениться: ибо тело сына человеческого изменчиво и меняется постоянно, как будто переходит из одного состояния в другое. И стало быть, открой глаза и уши, чтобы увидеть и услышать человека, которому ты хочешь поручить какое-нибудь дело. Может быть, он уже изменился. Поэтому принимай его слова на веру, лишь взвесив его поступки — прошлые и настоящие.
Это касалось и ибн Пайко. Открой глаза и уши. Глупо бы было ему, внуку одного из трех сыновей Исхак-бея, величайшего строителя Скопье, не открыть глаза и уши. Его отец, Мустафа-паша бей, не всегда следовал этому завету, и поэтому слава его избегала, в отличие от братьев Иса-бея и Паша-бея. Он получил известность только тогда, когда рассорился с ними и в гневе передал в шариат свои фирманы[10] о разделе наследства. И тем не менее, прекрасный Чифте-амам принадлежал его дяде Исе, самому надменному из всех, который не верил никому на слово и у кого было десять глаз и ушей. Иса никогда бы не поверил этому ибн Пайко, даже если бы он принес ему прекрасный серебряный кувшин на хрустальном подносе, такой, как сейчас. Он бы смотрел ему в глаза, был бы с ним мягок и обходителен, но думал бы лишь о том, как вытопить из ибн Пайко его вонючий гяурский[11] жир.