Обозлённый султан Халил аль-Ашраф снова и снова посылал мамелюков на штурм Королевской башни, не прекращая атаковать разрушенные ворота святого Антония, где мужественно сражался маршал госпитальеров, Матье де Клемон.
Так закончился этот день, который не дал преимущества ни защитникам Акко, ни султану Халил аль-Ашрафу.
Утро 17 мая оказалось ненастным, так как с моря дул сильный ветер, а темные волны угрюмо вздымались вверх, словно впитали в себя всю ярость, которая витала вокруг города. Понимая, что город им не удержать, Великий Магистр тамплиеров Гийом де Боже настоял на том, чтобы отправить женщин и детей в Сидон или в Кипр.
Итальянские суда, стоящие на рейде не осмеливались заходить в гавань, поэтому все лодки и ялики использовали для того, чтобы переправить людей на борт судна. Не всем удавалось преодолеть бурные волны и многие нашли свою смерть, отправляясь на дно. В городе тоже витал дух смерти, так как кровавая битва не останавливалась даже на миг, используя ночи для подкопов и неожиданных вылазок, а день для ожесточённых стычек.
Сержант госпитальеров Гуго де Монтегю, как всегда, сражался возле ворот святого Антония, которые, несмотря на разрушения, стойко сдерживали натиск мамелюков. Баррикады, сложенные из обломков разрушенных стен, отряды мамелюков атаковали с иступленной настойчивостью. Рядом, не отставая от командира, сражался высокомерный на вид рыцарь Раймонд де Торн, который, не прикрывая забралом своего лица, с презрительной улыбкой разил врагов. Своей стойкостью и напором он словно подражал маршалу Матье де Клермону, который сражался вместе с ними, удерживая в одной руке обычный талевас[10], а в другой не благородный меч, а сарацинский буздыхан[11].
С другой стороны сержанта, точно медведь, окружённый волками, ворочался великан Дюдон де Компс. Несколько сарацинов, точно дразня его, попеременно ударяли его саблями, но, к их удивлению, медведь, несмотря на свои размеры, оказался перекормленным котом, который, ни одну свою жизнь из девяти, не желал отдать, и разил врага молниеносными ударами. Тяжелый двуручный меч в его руках казался щепкой, которая сметала всё на своём пути, освобождая полукруг перед Дюдоном.
Султан Халил аль-Ашраф, который находился в Таль аль-Фухаре, видел столпотворение возле ворот святого Антония и недовольно хмурил брови. Он сидел на взгорке, возле своего красного шатра, в саду возле башни, где располагались виноградники ордена Храма, и наблюдал за штурмом города.
Голубая пиала оставалась в его руке, несмотря на то, что давно была выпита, а слуга, склонившись по пояс, ожидал, когда султан позволит наполнить её вновь. Султан не жалел своих воинов, так как в его распоряжении их оставалось достаточно. «Камень воду точит», — думал он, но молодая кровь всё равно ударяла в голову, и тогда он вспоминал своего отца, мудрого Калаун аль-Мансура, султана Египта, сумевшего очистить от христиан благодатную землю Аллаха. Он должен завершить дело отца и истребить неверных, а город сравнять с землёй.
Верный эмир Китбуга аль-Мансури подошел к султану и что-то прошептал ему на ухо, косясь на двух воинов, стоящих по бокам от султана. Султан недовольно выслушал его, но потом, немного подумав, кивнул аль-Мансури головой, и сказал: — Пригласи его.
Воины, стоящие у входа, забрали оружие у прибывшего, и тот опустился на одно колено перед султаном.
— Ас-саляму алайкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракятух, — произнёс султан, предлагая рукой встать незнакомому воину.
— Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи ва-баракятух, — произнёс воин, поднимаясь с колена и бесстрашно рассматривая лицо молодого султана.
Появившегося человека звали Хасан ибн Али аль-Каин, и он принадлежал к редкому представителю племени ассасинов, сгинувших около полувека назад в замке Аламут от рук монголов под командованием Хулагу.
— Ты хочешь убить маршала госпитальеров Матье де Клемона? — спросил султан, с интересом рассматривая Хасана.
— Я принесу тебе его голову, — гордо сказал Хасан аль-Каин. Султан закусил кончик своего уса в зубах и остановил свой взгляд на лице ассасина, лишенном каких-либо эмоций.
— Зачем тебе маршал Матье де Клемон? — спросил он, наблюдая за реакцией Хасана. Тот не стал обманывать султана, но не сказал всей правды.