Более колоритны, индивидуализированы образы, не связанные с традицией — второстепенные персонажи романа (Мариллида, купец Гнафон, Каллидем). При этом, если в образах главных персонажей значителен элемент внешней характеристики, то в обрисовке нетрадиционных героев она совершенно отсутствует — дается лишь внутренняя характеристика, с помощью их собственных речей и поступков.
Самый интересный — образ Мариллиды, простой деревенской старушки, полной благородства, проявляющей о героях материнскую заботу. К. Свобода справедливо отметил, что сцены с участием Мариллиды выполнены с редким для греческого романа реализмом[76]. Искренне желая Дросилле добра, в то же время не зная никого краше Каллидема, она уговаривает ее оценить его достоинства и глубоко сожалеет, что бездомная чужеземка отказывает видному и богатому юноше, первому парню на селе. Однако, ближе познакомившись с героями, их чувствами, ей удается понять и оценить их большую любовь, какой она, старуха, «и радостью и горем умудренная» и знать не знала (VII, 250).
Такая оценка идеальной любви героев греческого романа, оценка не риторическим восклицанием или возгласом толпы, наблюдающей за испытанием девственности в источнике Артемиды, а простым словом, искренним восторгом реалистического бытового персонажа, придает этой любви больше правдоподобии, реальную, земную привлекательность.
Восстанавливая содержание недостающей части романа Евгениана в той рукописи, какая была в его распоряжении, Левек с уверенностью рисовал дальнейший ход событий: поэт приковал Каллидема к постели— он убьет его; Дросилла и Харикл, Каллигона и Клеандр непременно найдут друг друга, родителей и поженятся.
Каллидема поэт, как известно, не убивает, не удостаивая, таким образом, традиционной участи злодеев греческого романа. Лихорадка — наказание куда более соответствующее юмористическому образу туповатого сынка трактирщика. Дросилла и Харикл, правда, находят друг друга, но их счастье омрачается судьбой Клеандра и Каллигоны, которая, вопреки ожиданию, складывается трагически.
Оригинальное развитие линии Клеандра — Каллигоны, в особенности, сцену смерти Клеандра, построенную на контрасте счастья и беды, сочетания бытовой атмосферы и подлинной трагедии, следует отнести к принципиальным достоинствам романа.
В отличие от своих античных и византийских предшественников, Клеандр не просто вспомогательный персонаж, спутник и помощник героев. В романе много места отведено его судьбе, его собственной трагедии. Клеандр — носитель традиционной для греческого романа идеи образцовой дружеской преданности, однако смерть Клеандра это кульминация темы идеальной, беззаветной любви. В романе Продрома друг героев Кратандр со временем забывает свою погибшую возлюбленную, и к концу романа уже ничто не омрачает его счастья. Клеандр не только не способен забыть, он не способен жить без Каллигоны.
Не забывают и самого Клеандра. В романе Евматия друг героев Кратисфен, исчерпав свои функции, бесследно исчезает и никто из героев и не вспоминает о нем. У Евгениана последняя, девятая глава начинается всеобщим плачем по Клеандру, который Дросилла продолжает и в городе Барзе, на могиле Каллигоны. Таким образом, последние сцены романа построены на смене горя и радости, беды и счастья со своеобразной философской окраской, которая содержится в словах купца Гнафона (IX, 117):
В оплакивании Клеандра участвуют не только друзья; выразить горячее сочувствие приходят земледельцы, пастухи. Эта деталь органична для романа, особенно его второй половины; перенесение действия в обстановку деревни, контакт героев с простыми людьми, особенно участие в их судьбе доброй Мариллиды, оценка высокой и чистой любви героев именно в этом кругу — все это говорит о некотором демократизме, как одной из черт нашего романа.
Риторическое наследие, архаические традиции греческого романа, несомненно, довольно сильны в поэтической речи Никиты Евгениана. Его художественные средства — это, во многих случаях, элементарные риторические фигуры — анафоры и эпифоры, полиптоты и оксимороны. Многие сравнения и метафоры, рисующие божественную красоту героини или безграничную силу любви, также не оригинальны и восходят к поэтическому инвентарю эллинистической поэзии.