Политический аспект также оказался решающим фактором реформации в Англии в тридцатых годах шестнадцатого столетия. Наследник мужского пола был важен не столько для стабильности Англии – где наследовать могли и женщины, – сколько для притязаний Генриха на Францию и Священную Римскую империю, где, согласно салическому закону, женщинам возбранялось претендовать на престол. Когда папа римский отказался расторгнуть текущий брак Генриха, чтобы тот получил возможность жениться на Анне Болейн, английский король порвал с Римом. Позже Генрих захватил церковные земли, что позволило ему не только укрепить власть в государстве, но и финансировать армию для действий на континенте. В ответ на франко-габсбургскую католическую угрозу Генрих на юге Англии возвел грандиозные береговые фортификации, оплаченные разграблением секуляризованных монастырей и даже воздвигнутые из камней снесенных соборов, тем самым как бы подчеркнув тесную связь между реформацией в Англии и защитой страны.
Реформация способствовала появлению «культуры вероисповедания» и возникновению европейской национальной и транснациональной общественности, озабоченной религиозными вопросами, дипломатией и общим благом.[75] Жителям Северной, Северо-Западной и Центральной Европы проповедовали, пели гимны, раздавали и продавали памфлеты, распространяли среди них незатейливые богословские гравюры на дереве. В последующие несколько десятилетий разнообразные формы протестантизма были приняты потентатами по всей Германии (особенно на севере и востоке), а также в Нидерландах, Англии, Шотландии, Скандинавии и во многих общинах Польши, Венгрии и Богемии. Появились новые «фронты» не только в политике, где это уже было привычным делом, но и между странами. К существовавшему единству христиан в борьбе против турок и единомыслию республик против тиранов добавилось содружество протестантов в борьбе против католиков (и наоборот).
Нигде этот раскол не обнаружился более явно, чем в Германии,[76] которую Реформация буквально разорвала в клочья. Католицизм, лютеранство и кальвинизм вели ожесточенную борьбу. В 1590-х годах ярые кальвинисты сплотились вокруг курфюрста Пфальцского, желая отстоять «германские свободы» от посягательств императора и добиться равного представительства в имперских органах власти.[77] Они искали помощи у своих собратьев за рубежом – у «кальвинистского интернационала» в Нидерландах и Англии, – а также прилагали все усилия к защите своей веры в стратегически важной Германии.[78] Германские, голландские и английские князья-протестанты верили, что их объединяет стратегически общность вероучения. Уильям Сесил, советник королевы Елизаветы, считал необходимым «союз со всеми князьями-протестантами для защиты страны», особенно с «князьями-протестантами [Германской] империи». Другими словами, пока власть в Германии не попадет во враждебные руки, голландские повстанцы, а с ними и англичане, будут пребывать в безопасности.[79] В начале семнадцатого столетия кальвинисты перешли в наступление. Они постоянно срывали заседания имперского сейма, учредили Протестантскую унию под руководством курфюрста Пфальцского. Герцог Баварский в 1609 году ответил учреждением Католической лиги, деятельность которой финансировал испанский король Филипп III. В том же году кальвинисты вышли из парламента, что привело к конституционному кризису.[80]
Критическим вопросом было будущее короны Священной Римской империи, которая сделалась предметом уже религиозного, а не просто стратегического соперничества. Наиболее вероятный кандидат Габсбургов, Фердинанд Штирийский, был неприемлем для протестантов. Иезуитское воспитание Фердинанда и его стремление к неограниченной власти представляли прямую угрозу лютеранам и кальвинистам среди князей. Поэтому наиболее радикальные среди них предлагали устранить эту опасность путем избрания императора-протестанта.[81] Разумеется, такая кандидатура была равно неприемлема для австрийских Габсбургов и германских католиков, а также для испанцев.[82] Испанский государственный деятель дон Бальтасар де Суньига в сентябре 1613 года заметил: «Если силы протестантского императора когда-либо объединятся с силами голландских еретиков, мы потеряем не только подвластные нам провинции во Фландрии, но и Миланское герцогство, а затем и остальную Италию». В 1618 году испанский посланник в Австрии Иньиго Велес де Гевара, граф Оньяте, предостерегал: «Если кто-либо потеряет Германию, то он наверняка потеряет Фландрию и Италию – страны, на которых держится вся монархия».[83]
Ситуация обострилась в мае 1618 года, когда богемская знать избрала своим королем протестанта Фридриха Пфальцского, полагая, что он станет претендовать на императорскую корону.[84] Однако в марте 1619 года императором избрали Фердинанда Штирийского. Тот немедля принялся восстанавливать в империи власть Габсбургов и в 1620 году разбил богемское войско в сражении при Белой Горе. Испанские войска оккупировали Пфальц. Фридриху пришлось уступить свой титул ближайшему союзнику Фердинанда и главе Католической лиги герцогу Баварскому, что значительно укрепило хватку Габсбургов на императорской короне.[85] Баланс власти в Германии очевидно сместился в пользу католиков и стал угрожать европейскому равновесию.[86] Как отмечали в феврале 1621 года нидерландские Генеральные штаты, окончательное падение Пфальца означает, что «истинная религия истребляется, германские свободы изничтожаются, а императорская корона переходит к Испанскому дому».
С другой стороны, религия, конечно, нередко усугубляла существующий политический разлад, но порой позволяла его преодолевать (далеко не всегда). К примеру, ненависть французов-католиков к католикам империи Габсбургов превосходила соображения религиозной неразделимости. Франциск I без колебаний заключил союз с турками против императора Карла V. «Я не могу отрицать, – говорил французский король, – что весьма страстно желаю султану быть сильным и готовым к войне, не потому что хочу ему добра, ведь мы христиане, а он иноверец, а чтобы ослабить власть императора, обременить его военными тратами и сплотить все другие страны против столь могущественного неприятеля».[87] Преемники Франциска на троне без сомнений прибегали к помощи германских князей-протестантов против императоров-Габсбургов. Кардинал Ришелье в ходе Тридцатилетней войны даже вторгся в империю, чтобы оказать помощь князьям-протестантам и шведам и навредить единоверцам-Габсбургам. Султан Сулейман, со своей стороны, велел мусульманам в Испании координировать действия с «лютеранской сектой» в Нидерландах и в Священной Римской империи.
75
Andrew Pettegree, The Reformation and the culture of persuasion (Cambridge, 2005), especially pp. 185–210; R. W. Scribner, For the sake of simple folk. Popular propaganda for the German Reformation (Cambridge, 1981); and Peter Lake and Steven Pincus (eds.), The politics of the public sphere in Early Modern England (Manchester and New York, 2007), especially pp. 1–30.
76
Diarmaid MacCulloch, Reformation. Europe’s house divided, 1490–1700 (London, 2003), especially pp. 124–5. О порожденном Реформацией ощущении уязвимости: Robert von Friedeburg, Self-defence and religious strife in Early Modern Europe. England and Germany, 1530–1680 (Aldershot, 2002).
77
Claus-Peter Clasen, The Palatinate in European history, 1555–1618 (Oxford, 1963), especially pp. 10–11; and Volker Press, ‘Fürst Christian I. von Anhalt-Bernburg, Statthalter der Oberpfalz, Haupt der evangelischen Bewegungspartei vor dem Dreissigjährigen Krieg (1568–1630)’, in Konrad Ackermann and Alois Schmid (eds.), Staat und Verwaltung in Bayern (Munich, 2003), pp. 193–216.
78
D. J. B. Trim, ‘Calvinist internationalism and the shaping of Jacobean foreign policy’, in Timothy Wilks (ed.), Prince Henry revived. Image and exemplarity in Early Modern England (London, 2007), pp. 239–58. О самом любопытном агенте “кальвинистского интернационала”: Hugh Trevor-Roper, Europe’s physician. The various life of Sir Theodore de Mayerne (New Haven, 2006).
79
Cecil on the German princes is cited in David Trim, ‘Seeking a Protestant alliance and liberty of conscience on the continent, 1558–85’, in Susan Doran and Glenn Richardson (eds.), Tudor England and its neighbours (Basingstoke, 2005), pp. 139–77 (p. 157).
80
Peter H. Wilson, ‘The Thirty Years War as the Empire’s constitutional crisis’, in R. J. W. Evans, Michael Schaich and Peter H. Wilson (eds.), The Holy Roman Empire, 1495–1806 (Oxford, 2010), pp. 95–114.
81
Heinz Duchhardt, Protestantisches Kaisertum und altes Reich. Die Diskussion über die Konfession des Kaisers in Politik, Publizistik und Staatsrecht (Wiesbaden, 1977), pp. 326–30.
83
Zúñiga and Onate are quoted in Eberhard Straub, Pax et imperium. Spaniens Kampf um seine Friedensordnung in Europa zwischen 1617 und 1635 (Paderborn and Munich, 1980), pp. 116–17.
84
Brennan C. Pursell, The Winter King. Frederick V of the Palatinate and the coming of the Thirty Years War (Aldershot, 2003).
85
Thomas Brockmann, Dynastie, Kaiseramt und Konfession. Politik und Ordnungsvorstellungen Ferdinands II im Dreissigjährigen Krieg (Paderborn, 2009).
86
Heinz Duchhardt, ‘Das Reich in der Mitte des Staatensystems. Zum Verhältnis von innerer Verfassung und internationaler Funktion in den Wandlungen des 17. und 18. Jahrhunderts’, in Peter Krüger (ed.), Das europäische Staatensystem im Wandel. Strukturelle Bedingungen und bewegende Kräfte seit der Frühen Neuzeit (Munich, 1996), pp. 1–9; and Christoph Kampmann, Europa und das Reich im Dressigjährigen Krieg. Geschichte eines europäischen Kon ikts (Stuttgart, 2008).