ЕВРОПА И РОССИЯ В ОГНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
К 100-летию начала войны
Памяти защитников
Отечества посвящается
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Первая мировая война — вначале вторая отечественная, затем империалистическая. Забытая на протяжении десятилетий история геополитической борьбы и военных союзов, история подвигов наших прадедов, история народов и краха империй. Важнейшее событие XX века, без которого не было бы ни Советской России, ни Второй мировой, — эта война возвращается на страницы научных трудов. Разными авторскими коллективами готовятся многотомные издания, посвященные боевым действиям, дипломатии, рисующие образы союзников и противников, то есть освещающие основные аспекты любой войны.
Что же отличает эту работу? Читателю предстоит вслед за авторами проделать путь из кабинетов императоров, канцлеров, военачальников от самого начала войны, от ее рождения в головах политиков — к дипломатической и экономической подготовке, через опутанные пороховой гарью и боевыми газами поля сражений и океанские волны — и посетить основные страны, вовлеченные в эти события. Перед ним предстанет и энергичная Великобритания, и усталая Франция, и противоречивая Австро-Венгрия, и измотанная Германия, и загадочная Япония, и непредсказуемая Россия, и целый ряд новых государств, образовавшихся в Восточной Европе. Читатель узнает о подготовке войск, о миротворческих усилиях нейтральных стран, об искусственно созданном в Вене движении украинофилов, о геополитических размышлениях российских мыслителей, ныне незаслуженно забытых.
Многие другие аспекты событий столетней давности раскроются на страницах этой книги. Книги о прошлом ради будущего.
Мединский Владимир Ростиславович,
министр культуры РФ,
председатель Российского
военно-исторического общества
ПРОЛОГ
Расплата за место под солнцем
К столетию начала Первой мировой войны
Первая мировая война началась для России не с выстрела Г. Принципа. Ее объявил германский посол в Российской империи Ф. фон Пурталес, пришедший к С. Д. Сазонову. Объявил и разрыдался. Посол был настолько спутан своей обязанностью, что оставил российскому министру в папке два варианта ноты: жесткий и более мягкий, а затем обнял министра и вышел вон. Через 27 лет другой немецкий посол, граф В. фон Шуленбург, признается наркому В. М. Молотову, что также не хотел войны, о которой ему надлежало уведомить Советский Союз. Совпадения. Случайные ли?
Теперь, спустя многие десятилетия, мы можем оценить искренность чувств обоих дипломатов. Зная перспективы развития отношений с Россией, видя ее каждый день, они, безусловно, понимали ее намного глубже, чем берлинские стратеги. И наверное, они глубже воспринимали трагедию кровопролития между двумя соседними государствами. Но если чувства и подвели двух дипломатов, то интуиция их не обманула. Хотя в обоих случаях посланники лишь анонсировали объявление великих трагедий.
Подготовка к ним во всех сферах жизни наших противников велась уже длительное время, и отлаженный механизм войны уже работал, опережая слова. В 7 часов вечера 1 августа, когда расстроенный Пурталес находился у Сазонова, немецкие войска уже вошли в Люксембург. Когда вручалась нота Молотову, немецкая авиация и артиллерия уже в течение нескольких часов бомбила советские города, а вермахт пересек государственную границу.
И в 1914, и в 1941 г. агрессор стремился завоевать свое место под солнцем.
Любые войны ведутся за исход, последствия, которые будут после них, а определяются причинами, которые возникли накануне конфликта. Между причинами и исходом — собственно война, крайний способ разрешения международных противоречий. При этом определяющими факторами войны являются не только причины — набор реальных фактов, явлений, анализ перспектив развития текущей ситуации. К причинам тесно примыкает совокупность интерпретаций — и настоящего, и будущего. А там, где есть толкование разными людьми, есть риск ошибки.
Представляя ход и итоги будущей войны, каждая из сторон рассчитывает на свое превосходство. Франция полагалась исключительно на «элан виталь» — массовый порыв воодушевленных войск, который сотрет память об «ампутации, контрибуции и оккупации» в 1871 г. Несколько поколений французов со школьной скамьи воспитывались с идеей вернуть Эльзас и Лотарингию, с чувством ненависти к своему мрачному соседу, который, поигрывая мускулами, не раз подвергал республику унизительным «военным опасностям».
Для Германии превосходство над противниками подкреплялось технологическим рывком и идеей единства немецкого народа, который может развиваться, только обеспечив страну стабильным импортом сырья из колоний. Если немецкая философия признана всем миром, а промышленность и тем более военный флот уже конкурируют с английской «кузницей мира» и «владычицей морей», кайзеровскому руководству казалось, что настало время для рывка к мировому господству.
Реалистичнее и изощреннее рассматривала обстановку Великобритания, которая стремилась избежать участи морской блокады и, продолжая политику «блестящей изоляции», исподволь влиять на европейские дела, не допуская усиления какой-либо державы.
Сложнее и противоречивее было обретение смысла и реализация своих национальных интересов Россией, где, как показано ниже, существовало не менее трех основных направлений внешнеполитической мысли.
В отличие от мирного времени, допускающего стратегии «победитель — победитель», окончание войны оперирует только двумя альтернативами: «победитель — проигравший» и «проигравший — проигравший». В Первой мировой войне победу одержала Антанта, Германия и ее союзники проиграли, а России судьба уготовила особую роль — «проигравший победитель». В то же время для всех европейских держав победа далась неимоверным напряжением сил, крахом не только физическим, но и нравственным. Длительная позиционная война с отдельными кровавыми прорывами, которые также не несли облегчения, новые виды оружия, крах империй и демобилизация общественных настроений на длительное время обесценили прежние этические идеалы и ценности, создали хаос на несколько лет вперед и заложили мину, которая детонирует через два десятилетия. Но этот «человеческий фактор» не идет в учет, когда «реаль-политик» подводит свой холодный баланс. В категориях интересов влияния, мощи и потенциалов людские жертвы и разрушения выглядят холодно, арифметично. Кто-то, воспользовавшись крахом соперника, увеличил свой потенциал. Другие, сменив политические режимы и даже способ государственного устройства, обрели опыт жестких, прагматичных оценок и опоры на свои силы. Третьи же, де-юре сохранив государственный суверенитет, де-факто стали сильно зависимыми в экономическом плане.
Германии потребовалось всего лишь 15 лет, чтобы при попустительстве Лиги Наций начать экономический демонтаж своего международного статуса. А затем, основываясь на лживых и преступных иллюзиях, привлечь для этой цели свои восстановленные вооруженные силы, СС и даже подростков из гитлерюгенда.
Россия, изойдя реками крови в ходе Первой мировой и Гражданской войн, спустя 20 лет после своего исключения из числа победителей обрела такую силу, которую после краха династии Романовых мало кто мог себе представить. Вместе с тем были заново выстраданны концепции, воспроизводящие неизменные интересы и целеполагания, вектора приложения энергии и развития нашей страны.
Надо признать — и об этом будет сказано ниже, — что не всегда геополитические интересы России в должной мере осознавались и реализовывались отечественными дипломатами. Если российские мыслители конца XIX в. сосредотачивали свое внимание на Средней Азии, то для окружения Николая II главенствующей идеей было сохранение влияния на Балканы, а министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков видел Россию на Проливах, хотя и не учитывал мощного, исторически и геополитически обусловленного здесь противодействия Великобритании. И здесь англо-французским дипломатам удалось переиграть молодых российских дипломатов. Уже 13 марта 1914 г. английский посол Дж. Бьюкенен подтвердил, что «британское правительство соглашается на исполнение вековых притязаний России на Константинополь и Проливы на условиях, которые ему нетрудно будет принять»[1], а 8 марта 1915 г. французский посланник М. Палеолог, получив соответствующую телеграмму от Делькассе, заявил С.Д. Сазонову, что тот «может рассчитывать на искреннее желание французского правительства, чтобы константинопольский вопрос и вопрос о Проливах были решены сообразно с желанием России»[2]. Однако британские дипломаты и их французские коллеги были настроены против «чрезмерно пророссийской» позиции Э. Грея. Так, английский посол в Париже Ф. Берти писал в дневнике: «…в случае ухода турок из Константинополя создается положение, совершенно отличное от того, при котором давались все эти обещания; что в правах и привилегиях, предоставляемых России, нельзя отказать Румынии, имеющей границу по Черному морю, или Болгарии. Правильное решение заключалось бы в следующем: Константинополь превращается в вольный город, все форты на Дарданеллах и Босфоре разрушаются, к Дарданеллам и Босфору применяется под европейской гарантией режим Суэцкого канала…» — и далее: «Здесь <в Париже> все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считают целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится вне Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решить вопрос о будущем этого города и проливов — Дарданелл и Босфора»[3]. И эти слова подтверждают современные исследователи: «Франция стала противником заключения соглашения по признанию за Россией прав на Константинополь и Проливы…»[4].
2
3
Цит. по:
4