Временной промежуток в сто лет – это не просто абстрактное число, он указывает на важную биологическую, социальную и культурную цезуру. По прошествии восьмидесяти – ста лет узы живой памяти постепенно размыкаются, и события возвращаются в архив истории. Вслед за Пьером Нора мы можем повторить: через три поколения социальная среда живых, воплощенных воспоминаний распадается и исчезает без следа, если эти воспоминания не инкорпорируются заново в особые «lieux» – места, знаки, символы и практики долговременной коллективной памяти. Говоря о Первой мировой войне, мы уже достигли этого временнóго порога, когда события обычно уходят в прошлое. Событие в этом случае становится значимым лишь для историка, если память вновь не подхватывается, не закрепляется и не реконструируется заново. Однако французский и британский примеры свидетельствуют и о другом: через сто лет нужно или приходится решать вновь, следует ли и каким образом установившуюся мемориальную практику прервать или продлить, обновить либо изменить. Если в первом случае политическая мемориальная практика переведена из национальных в транснациональные рамки памяти, то во втором память вновь утвердилась в собственно национальных рамках Содружества.
Юбилеи – это своего рода и тест Роршаха[111]. Действительно, в юбилейные 2014–2018 годы мы узнали много нового о европейской истории и памяти. Они актуализировали в нашем сознании европейские ценности и общие переживания, но также и разделяющие нас устойчивые страхи, травмы и различные цели. Потому что по прошествии ста лет историческая память подвергается проверке: ведь мы не только смотрим назад, на события прошлого, но и вперед, на будущее этой памяти, размышляем о ее значении, форме и долговечности. Потому что ориентация памяти на будущее есть нечто большее, чем просто ее сохранение и неизменность. Воспоминание нуждается в новой интерпретации события с учетом актуальной политической ситуации и общественных настроений в настоящем. Даже для существующей долгосрочной культурной памяти государства и нации должны постоянно переосмысливать мемориальные практики и вырабатывать новый консенсус как основу для будущего. Именно это происходило в юбилейные 2014–2018 годы. В настоящее время мы переживаем временной порог, когда память о Первой мировой войне заново открывается, перестраивается, перепроверяется, реконструируется, пересматривается и преобразуется для будущего. Разумеется, эти интерпретации и определения не единообразны.
Юбилеи – это и важный барометр настроений, отражающих политическую ситуацию и ее напряженность. Пусть даже общая коммеморация удалась лишь отчасти, с немецкой точки зрения можно сказать, что европейская память стала в этот юбилейный период длиннее и инклюзивнее. Из-под пепла концентрационных лагерей проступили поля смерти Соммы и солдатские кладбища Ипра и Вердена как новые основные европейские «места памяти». До сих пор история Европейского союза простиралась только до Второй мировой войны. Действительно, ЕС основан на принципах, которые были сформулированы лишь после этой войны, а именно на Всеобщей декларации прав человека 1948 года и оценке Холокоста как общего исторического камертона европейской идентичности. Однако в юбилейные годы мы увидели, как расширились временные и пространственные рамки этой памяти. «Величайшая исходная катастрофа» Первой мировой войны (Джордж Кеннан)[112] послужила отправной точкой травматической цепи беспрецедентных актов насилия, включая геноцид армян, русскую революцию, новую мировую войну и Холокост. В юбилейные годы вся эта туго сплетенная история насилия в ХХ веке проявилась как общеевропейское наследие. Если ЕС начался с малого, с экономического союза между Францией и Германией, к которому постепенно присоединялись другие страны, то разрушение Европы началось сразу же в грандиозных масштабах и коренным образом изменило геополитическую карту. В сражениях той войны использовалась не только новая военная техника и оружие с невиданным разрушительным потенциалом, но и были мобилизованы все возрастные когорты мужчин соответствующих призывных возрастов, в том числе население колоний. Поэтому история Европы неразрывно связана с ее колониальной историей. Это наследие не выбирают и от него не отказываются, однако можно объединить воспоминания, и то, что раньше уничтожало и разъединяло, превратить в общую историю.
111
Этот тест известен также под названием «пятна Роршаха», психодиагностический тест, основанный на интерпретации чернильных пятен, был разработан в 1921 году швейцарским психиатром Германом Роршахом (1884–1922). –
112