Бесконечные ряды полок с досье и множество ящиков с учетными карточками – впечатляющий памятник параноидальному вмешательству в повседневную жизнь своих граждан государства-надзирателя, а также педантичной и дорогостоящей номенклатуре, которую оно контролировало. Бюрократию истребления в рамках Холокоста и бюрократию надзора со стороны СЕПГ разделяет гигантская пропасть, но вместе с тем есть и определенное структурное сходство в одержимости гипертрофированных бюрократических аппаратов обеих диктатур.
Нынешний руководитель ведомства по работе с архивами Роланд Ян, говоря о том, что в Берлине и в других городах Германии бывшие сотрудники «Штази» живут рядом с нами, добавляет: «И это хорошо. Потому что благодаря мирной революции мы освободили не только себя, но и наших мучителей. Они тоже пользуются благами правового государства – свободой собраний, свободой слова, свободой передвижения. Конечно, именно в Берлине проживает много бывших сотрудников „Штази“, поскольку его восточная часть на протяжении десятков лет была столицей ГДР. И, разумеется, некоторые из них распространяют ложь в своих книгах. Но сколько бы они ни утверждали, что раньше все было лучше, только настоящая демократия позволяет делать им то, за что они раньше сажали других»[127].
Тезис Германа Люббе о забвении и молчании как предпосылках демократии – это, безусловно, лишь часть правды, поскольку от молчания, защищавшего преступников, страдали их жертвы. Немецкая мемориальная культура началась в 1980-е годы с нарушения этого коммуникативного умолчания и с сочувствия к жертвам, чьи истории впервые были собраны, исследованы и выслушаны. Одновременно с окончанием срока «коммуникативного умолчания», который установило для самих себя в ФРГ поколение отцов-преступников, в Западной Германии началась переоценка нацистских преступлений. Это включало в себя и то, что в 1979 году после ряда парламентских дебатов был отменен срок давности для судебного преследования за преступления этой эпохи.
Есть две институции, в которых отразилась история первой и второй немецкой диктатуры и в которых эта история продолжает оставаться актуальной сегодня. Пока притязания жертв не удовлетворены, прошлое продолжает быть частью современности. Применительно к национал-социализму аналогом управления по работе с архивами «Штази» служит Центральное ведомство управлений министерств юстиции земель по расследованию нацистских преступлений в Людвигсбурге. Непосредственным поводом для создания этого ведомства послужил состоявшийся в августе 1958 года Ульмский судебный процесс над членами «айнзатцкоманд». Лишь с возникновением этой институции появились условия для систематического документирования и судебного преследования нацистских преступлений. Здесь проводились и проводятся следственные действия для подготовки обвинительных материалов, с которыми прокуратура выступает на судебных процессах против нацистов. В период наиболее активной деятельности этого учреждения с 1967 по 1971 год количество его сотрудников доходило до 121 человека, ныне их всего 19. Ведомство может вести дознание, давать ход собранной информации, но оно не обладает юридическим влиянием. На его счету несколько успешных дел[128], однако в целом эффективность использования собранной информации для возбуждения судебных дел и вынесения приговоров постыдно мала. Из 6500 эсэсовцев, служивших в Освенциме, в ФРГ были осуждены лишь двадцать девять, а в ГДР – двадцать человек. Пожалуй, только Фриц Бауэр работал с этим ведомством весьма продуктивно. В остальном же ни государство, ни население не проявили сколько-нибудь заметного пыла в преследовании нацистских преступников. Но основным препятствием, несомненно, были бессменные кадры в органах юстиции и полиции. Например, бургомистр Людвигсбурга считал, что Центральное ведомство с момента своего основания лишь вредит репутации его города.
В 1973 году федеральный президент Густав Хайнеман попытался изменить такое умонастроение, инициировав ежегодный исторический конкурс для школьников по теме «Поиск следов» и предложив в качестве «исторического места обучения» Центральное ведомство по расследованию нацистских преступлений. На протяжении нескольких десятилетий оно также служило неформальным местом, где люди самостоятельно изучали истории своих семей. Многие сыновья, дочери, а позднее и внуки с замиранием сердца перебирали картотеку, насчитывающую 1,7 миллиона учетных карточек, в поисках военных документов своих родителей и родственников. По прошествии более чем семидесяти лет шансы на возбуждение новых судебных процессов невелики. Тем не менее все единодушны в том, что Людвигсбургское ведомство необходимо сохранить в качестве информационно-исследовательского центра документации «как места памяти, назидания и исследований»[129].
127
Интервью с Роландом Яном см.:
128
В качестве положительного примера можно привести длительный процесс против Йозефа Шваммбергера, который в оккупированной Польше был комендантом нескольких лагерей. Благодаря расследованию, проведенному руководителем людвигсбургского центра Куртом Шриммом, и поддержке со стороны Симона Визенталя Шваммбергера, сбежавшего в Аргентину, удалось экстрадировать и предать суду. Еженедельник «Шпигель» выступил тогда с критикой судебного процесса, отмечая два момента: «Во-первых, запоздалые, недопустимо запоздалые процессы против нацистских преступников уже ничему не учат», во-вторых, под судом оказываются лишь нижние чины, получавшие приказы об уничтожении людей, а не главные идеологи, действия которых считаются неподсудными.
129
http://www.zentrale-stelle.de/pb/,Lde/Startseite/Einrichtung/Ausblick. Людвигсбургский центр хранит теперь и часть материалов Федерального архива; его работу дополняют исследовательский центр при Штутгартском университете, а также общественная организация по работе со школами. Все это свидетельствует о значимости Людвигсбурского центра документации как исследовательского и образовательно-просветительского учреждения.