4
Янек терпеливо ждал несколько дней. Время от времени он выходил из землянки и прислушивался, пытаясь среди множества лесных звуков различить отцовские шаги. С каждым хрустом ветки и шорохом листвы воскресала надежда. Восемь дней он жил этой надеждой и ожиданием. Восемь дней яростно боролся с растущим страхом, с одиночеством и тишиной, со все более крепнущим чувством отчаяния, начинавшим леденить ему сердце. На девятый день Янек проснулся побежденным. Открыл глаза и беззвучно расплакался. Он даже не встал. Весь день пролежал на матрасе, свернувшись калачиком под одеялами, сжав кулаки и дрожа. А в полночь выбрался из норы и зашагал в сторону Сухарок. Он шел через лес, в темноте. Ветви пихт хлестали его по лицу, иголки впивались в одежду и царапали кожу. Пару раз он сбивался с пути. Так он блуждал всю ночь, а на рассвете вышел на дорогу. Он узнал ее. Это была дорога на Вильно. Он пошел по ней в Сухарки… Деревню окутывал густой туман. Но этот туман колол глаза, как в землянке, когда печка плохо вытягивала. Это был дым. Часть деревни сгорела. Пламени больше не было, один только тяжелый неподвижный дым в застывшем воздухе, и скверный запах, дравший горло. Немного поодаль на дороге виднелись две бронемашины. Они стояли неподвижно, похожие на брошенные панцири. Только спереди у каждой медленно, как копья, шевелились пулеметы. Одно из этих копий повернулось к Янеку и нацелилось ему в грудь. Внезапно панцирь раскрылся, из отверстия высунулся до пояса белобрысый немецкий солдат, розовощекий, как девчонка, и закричал на плохом польском:
– Poszedł, poszedł. Wzbronione, verboten![4]
Янек повернулся к нему спиной. Сначала он шел шагом, потом пустился бежать. Он не удирал от солдат – ему хотелось скорее прийти. Вернуться под землю, забиться в свою нору и больше никогда оттуда не выходить. Он спустился в землянку и лег на свое ложе. Он не чувствовал усталости. Страха не было. Ему не хотелось ни пить, ни спать, ни есть. Он не чувствовал ничего и ни о чем не думал. Просто лежал на спине, с отсутствующим взглядом, в холоде, в темноте. Только к середине ночи он подумал о том, что умрет. Он не знал, как люди умирают. Вероятно, человек умирает, когда он к этому готов, а Янек был готов, потому что был очень несчастен. Или, может, человек умирает, когда ему больше не остается ничего другого? Это путь, который избирает человек, когда ему больше некуда идти… Но он не умер. Его сердце по‐прежнему билось. Умереть оказалось ничуть не проще, чем жить.
5
На следующий день Янек взял револьвер, пару картофелин, соль и большой том “Виннету – краснокожий джентльмен” и выбрался из норы. Он отправился на поиски партизан, как велел отец. Он не знал, куда идти. И очень смутно представлял себе, кто такие “партизаны”. Как он их узнает? Носят ли они форму? Как с ними заговорить? Где их искать? Он бродил по лесу наугад, а вечером вернулся в свою нору. Несколько дней он не встречал никого. Но однажды утром, когда он шел через поляну, из кустов выскочили два человека и встали по обе стороны от него. Он остановился. Но не испугался. У этих двоих был жалкий вид, они были не опасны. У младшего голова обмотана платком, как у крестьянки. Он без конца нервно мигал одним глазом. У старшего были огромные седые усы. Он казался более злобным, чем первый. Подойдя к Янеку, он обыскал его. И сразу же нашел револьвер.
– Откуда он у тебя?
Сначала Янек не понял вопроса. Пришлось сделать над собой усилие. Это был не польский. И не русский. Янек ума не мог приложить, что это за язык.
– Он спрашивает тебя… – начал младший.
– Дай мне его допросить! – рявкнул старший.
– Он не понимает по‐украински.
– Я говорю по‐польски! – сердито сказал старик.
Он повернулся к Янеку:
– Откуда он у тебя?
– Отец дал.
– Где твой отец?
– Не знаю.
– Ты слышал, Черв? – обрадовался старик. – Он не знает, где его отец!
– Слышал. Не глухой.
– А может, он знает, а? Может, просто не хочет нам сказать, а?