— Сомневаюсь, что мне нравится хоть один из этих вариантов.
Двое мужчин, Ален и Габриэль, если я правильно запомнила, самые яростные сторонники противоположных позиций, переглядываются. Ален спрашивает:
— Что вы имеете в виду?
— Да, скажите нам, что вы думаете?
Неужели их и правда интересует мое мнение? За пределами нашей семьи мужчины редко проявляют большой интерес к моим взглядам — на науку или что-либо еще.
— Что ж, — я позволяю себе помедлить и собраться с мыслями. Этой хитрости меня научила в детстве гувернантка Нэнни Гриффитс, которая бессчетное количество раз наблюдала, как я говорю первое, что приходит в голову. Однако сейчас я решаю не прятать свои чувства и отношение.
— И Америка, и Советский Союз вступили на скользкий путь, накапливая все большие запасы оружия и создавая все более смертоносные машины. Может, достаточно уже войн и кровопролития? Может, пришла пора искать, что нас объединяет, а не разделяет? — голос мой звучит все громче, когда я говорю о том, что мы так часто обсуждали с отцом. — Полагаю, новый, непроторенный путь был бы лучше.
За столом воцаряется тишина. Замирают все разговоры, что велись параллельно с обсуждением политики Америки и Советского Союза. Все смотрят на меня и мне хочется сползти под стол. Неужели я допустила такую же оплошность, как с профессором Норришем в Кембридже, когда я без обиняков указала на критический недочет в его исследовании? Та ошибка привела к ужасной ссоре с Норришем, к тому же по его настоянию мне пришлось заново проделать его исследование и отложить свою собственную докторскую на год. Я зареклась быть такой неосторожной.
— Выглядит она застенчивой, но далеко не слабачка, — говорит Ален Габриэлю так, чтобы я расслышала. — Но только если разозлится.
— Похоже, так и есть, — соглашается Габриэль и добавляет: — Такое пламя впишется в нашу labo.
Не знаю, что и сказать. Нужно ли отвечать на эти замечания, которые я слышу, но обращены они как будто не ко мне? Правда ли, что им понравились мои резкие высказывания, что они не сочли мое поведение оскорбительным или неподобающим женщине?
Мы встаем из-за стола, тянемся за пальто. Одна из женщин спрашивает:
— В кафе ФХ?
— Mais bien sûr[4], — отвечает Ален.
— Мы идем в другое кафе? Не пора ли вернуться в лабораторию? — спрашиваю я, обеспокоенная таким долгим отсутствием на рабочем месте, да еще и в мой первый день.
Они смеются и один из мужчин восклицает:
— Labo и Кафе ФХ — это одно и то же! Пойдем, мы вам покажем.
На обратном пути через Сену один из мужчин указывает на Высшую школу физики и химии, ту самую, где Мария и Пьер Кюри сделали свои знаменитые открытия, принесшие им Нобелевскую премию. При мысли, что и я занимаюсь физической химией в том же самом месте, где и мои кумиры, меня охватывает трепет.
Зайдя в здание, мы идем не к своим рабочим местам, а в пустую лабораторию. Без лишних слов каждый из ученых принимается за дело. Трое ополаскивают лабораторные колбы, еще один достает пакетик молотого кофе из шкафчика, еще двое берут свежевымытые колбы и начинают кипятить в них воду для кофе на горелках Бунзена. Через несколько минут над чашками струится пар, все мы потягиваем кофе и продолжаем политический спор с того самого места, на котором он прервался за обедом.
Я оглядываю комнату, ученых, с удобством устроившихся на лабораторных столах — сцена настолько невероятная, что мне делается смешно. Коллеги хохочут вместе со мной. И я допускаю мысль, которую раньше ни за что бы себе не позволила. Возможно ли, что я впервые в жизни оказалась на своем месте?
Глава третья
Месье Меринг не сводит с меня глаз, пока я устанавливаю образец кристалла на угломер, в точности как он велел.
Затем я настраиваю угломер, чтобы кристалл располагался так, как мы договорились: нам нужно, чтобы рентгеновский луч прошел через него под определенным углом, мы зафиксируем отражения и получим узоры, на основе которых создадим трехмерную модель атомов этого кристалла, используя метод преобразования Фурье. Я возвращаюсь к начальнику, горя нетерпением открыть внутреннее царство этого кристалла и разгадать его давние секреты.
— Не встречал никого, кто учился бы рентгеновской кристаллографии быстрее вас, — шепчет месье Меринг, подводя мою руку к детали кристаллографического аппарата, которая запускает рентгеновский луч — к своему стыду, после нескольких недель в лаборатории я все еще не знаю, как она называется. Я представляю, как луч проникает в кристалл, а затем рассеивается в различных направлениях, оставляя на пленке узоры, которые мы будем изучать. Я думаю о возможностях, которые открывает этот невероятный инструмент, о мире мельчайших частиц, которые он позволит нам рассмотреть. Хотя процесс трудоемкий, а оборудование — не волшебная палочка, это немного похоже на научную магию, хотя и медленную, поскольку процесс может занять часы или дни, пока мы ждем завершения обработки изображения.