— Конечно, мне необходимы новые измерения, но то, как меняется интенсивность точек говорит, что рентгеновские лучи в одних областях концентрируются, а в других задерживаются структурой кристалла, — я указываю на точки на пленке. — И это может дать нам представление об архитектуре атомов.
— Что вы видите?
Я тянусь за карандашом и листом бумаги, набрасываю трехмерный чертеж.
— Если строить догадки, чего я не люблю, так как предпочитаю работать с полными данными, с этой точки зрения структура может выглядеть так. — Я мгновение сомневаюсь, прежде чем передать ему набросок
Как я могу рисковать, выдвигая предположения? Это противоречит моим научным принципам доводить исследования до конца и добывать убедительные доказательства; это противоречит перфекционизму, свойственному мне с детства, я терпеть не могу небрежность. Но я не могу отказать ему, не хочу его разочаровать. Поэтому я протягиваю чертеж.
Его глаза широко распахиваются при взгляде на рисунок, но вместо комментариев он спрашивает:
— Вы планируете что-то изменить при работе над следующим снимком?
— Существует множество углов, под которыми можно навести рентгеновский луч, чтобы изменить дифракцию, и мне кажется, я знаю, как расположить кристалл, чтобы с большей вероятностью запечатлеть всю структуру. — Я пишу несколько расчетов и показываю ему свой план рентгеновской кристаллографии образца.
— Incroyable[5], — произносит он, не сводя с меня глаз. — И ваше умение подмечать закономерности просто поразительно. Не терпится увидеть, что вы откроете — с вашим опытом в подготовке материалов для изучения, умением анализировать и инновационными методами. Представьте только: то, что вы узнаете о внутреннем строении веществ, многое расскажет нам об их свойствах и характеристиках.
— Надеюсь оправдать ваши ожидания, месье Меринг.
Смех, обычно таящийся в уголках его глаз и губ, гаснет и на мгновение мне кажется, что я разочаровала его. Но потом он произносит:
— Розалинд. — У меня перехватывает дыхание, когда я впервые слышу, как он произносит мое имя. — Как вам такое в голову могло прийти? Вы уже превзошли все мои надежды.
Глава четвертая
— Вижу, вы влюбились в Париж, Розалинд. Вы расцвели, совсем не то что в Кембридже. Даже одеваться стали совсем по-французски, — говорит Адриенн, отпивая послеобеденный эспрессо.
Принимая комплимент, я разглаживаю свою пышную изумрудно-зеленую юбку, в которую заправлена белоснежная блузка модного кроя. Обычно Адриенн отдает должное только моему уму.
Она продолжает, обводя жестом свою довольно скромную, но уютную квартиру, в которой на видном месте выставлены семейные фотографии — ей удалось их вывезти из Парижа в Лондон незадолго до прихода к власти нацистов, а потом, когда можно было безопасно вернуться, она привезла их обратно. Адриенн прозорливо догадалась, что еврейские корни и увлечение наукой могут сделать ее мишенью для нацистов, и, к счастью, вовремя сбежала.
— Я ожидала, что вы будете заглядывать ко мне каждое воскресенье на ужин, но не так-то просто вписаться в вашу… — Она замолкает, подыскивая слово. — Бальную книжечку, кажется, так говорят англичане?
Я смеюсь над утонченной Адриенн, примеряющейся к английскому разговорному выражению. Конечно, оно ей не подходит, потому что интеллект и мировоззрение Адриенн слишком широки для узости английского общества.
— Простите, Адриенн. Просто другие chercheurs не дают мне покоя по выходным. Пока было холодно, мы немного покатались на лыжах, теперь, когда потеплело, ходили в поход в лес Шантильи, а дождливыми днями осматривали экспонаты Гран-Пале.
— Звучит чудесно. И полностью соответствует вашему возрасту и интересам. Надеюсь видеть вас почаще весной, когда потеплеет и вы присоединитесь ко мне и моим друзьям на теннисном корте, — говорит она, напоминая, что мы обе любили этот спорт, когда жили в Кембридже.
Она заносит вилку над пудингом, что я принесла к ужину, приготовив его из скудных продуктов, которые сейчас можно достать на рынке: из консервированного молока, сливочного сыра, сахара, щепотки тертого шоколада, присланного из дома, и банана.
— Хоть я и обожаю вас, не могу пожелать, чтобы вы проводили выходные со старухой.
Я чуть не фыркаю от этого замечания. Никто никогда не назвал бы Адриенн Вайль старухой. Правда, ей далеко за сорок, и научную подготовку она получила у самой Марии Кюри, но она — блестящий физик и инженер и вовлечена в общественную жизнь сильнее, чем большинство людей моложе ее лет на двадцать. Занимая должность металлурга в военно-морской исследовательской лаборатории, спонсируемой правительством, она тесно связана не только с развитием науки, но и с политикой.