Бэланс и Слизи до сих пор говорят, что они в большей степени поклонники самого Джармена, нежели его работ. Его видение английскости сильно отличается (сексуально, политически и артистически) от того, что предлагают общепринятые нарративы, и его обращение к теме потаенной истории оказалось очень плодотворным. «Когда мы работали над „Разговором с ангелами“, он вдруг подарил мне первое издание „Книги удовольствий“ Остина Османа Спейра, – вспоминает Бэланс. – Я даже не думал, что он о нем знает. Он отлично разбирался в магических традициях и системах. У него была очень необычная библиотека: крошечная комнатка с полками, между которыми едва можно было протиснуться, и потайной секцией с потрясающими алхимическими трактатами в пергаментных переплетах. Даже не знаю, где он их разыскал». Джармен также увлекался стихографикой, особенно Домом Сильвестром Уэдаром – монахом, который провел большую часть жизни в аббатстве Принкнэш в Глостершире и с помощью печатной машинки творил дзеноподобные каллиграфические изображения (называя их «шрифтрактами»[109]), в которых пытался выразить невыразимое. Джармен то и дело убеждал Бэланса отправиться в монастырь и познакомиться с ним. Энтузиазм, с которым он пытался объединить разных творческих людей, был одной из его отличительных черт.
Слизи убежден, что благодаря гомосексуальности – неотъемлемой части бытия Джармена – режиссер воспринимал мир гораздо глубже, чем гетеросексуальный художник. Будучи гомосексуалом, Дерек осознавал ложь, на которой основан английский культурный канон, и понимал, что очень многое он осознанно игнорирует либо отрицает. В искусстве существует сугубо гомосексуальный слой, который постоянно замалчивается и никогда не получает признания. Одним из побочных продуктов сотрудничества Джармена и Coil стал подъем на поверхность этого мятежного субкультурного течения. «Думаю, преимущество геев в том, что, когда они осознают свою гомосексуальность, это становится для них ощутимым доказательством того, что мир не таков, каким его все представляют, – рассуждает Слизи. – Возможно, эта черта, эта способность была только у людей, чья юность пришлась на 1960–1985 годы. С тех пор развился своего рода гей-мейнстрим, и, когда я смотрю на молодых геев сегодня, мне кажется, что они не осознают себя другими. А если и осознают, то это всего лишь еще один цвет из палитры Abba. Может быть, нам просто повезло, но это одна из причин, почему мы почувствовали близость, встретив Джармена. То же было и с Берроузом: с первой страницы его книги мы поняли, что между нами есть нечто общее, что-то глубокое и очень важное».
Концепция «девиантности» является ключевой для Coil как художников: они сознательно работают на грани социальной дозволенности, деформируя общепринятые представления. Посредством творческих девиаций они обрели собственный голос и художественное ви́дение. «Чтобы найти голос, нужно убедиться, что вы не говорите то же самое, что и все остальные, – объясняет Слизи. – Очень важно делать что-то, что исходит непосредственно от вас». Такие художники, как Берроуз и Джармен, близки Coil, так как выдавали своего рода разрешение оставаться верными себе и следовать своим убеждениям. «Это как если бы вы хотели открыть капот и покопаться в двигателе, изменить себя, свое сознание или хотя бы быть собой на публике – и вот разрешение дано, – добавляет Бэланс. – Очень важно, чтобы у вас был пример людей, которые уже проделали это, будь то экстремальным или обыденным способом, подобно Берроузу, который просто оставался самим собой. Это отзывалось с большой силой – и отзывается до сих пор».
Слизи познакомился с Берроузом в 1977 году, работая вместе с Джоном Харвудом над дизайном лондонского магазина BOY. Оказавшись по делам в Нью-Йорке, он навестил Берроуза в Бункере – бывшем помещении Юношеской христианской ассоциации в Бауэри. Он показал писателю фотографии его оформления в BOY. Обсуждая возможность их включения в фотоальбом, который тогда составлял Берроуз, они выпили бутылку водки. Через два года Слизи и Пи-Орридж по нуждам Throbbing Gristle приехали к Берроузу в его новый дом в Лоуренсе, штат Канзас, чтобы покопаться в его архиве пленок со всевозможными экспериментами. Писатель хранил целую гору катушек в коробках из-под обуви. Самые интересные находки они издали в 1981 году под названием Nothing Here Now But The Recordings на Industrial Records. «Берроуз – первый писатель, который показал мне, что можно иметь моральную и философскую систему, выходящую за рамки общепринятых норм, но при этом работоспособную и осмысленную. Это во многом касается сексуальности, но в той же мере – политики, отношений и многого другого, – говорил Слизи Бибе Копфу в 1997 году. – Вся жизнь Берроуза проходила за пределами общепринятого, и тот факт, что он мог жить так и писать об этом, оказал невероятное влияние на меня». Копф поинтересовался, как бы он определил моральную и политическую систему Берроуза, которую перенял. «Отрицание всего, что связано с христианством, средним классом и гетеросексуальностью, – отвечал Слизи. – Больше всего в творчестве Берроуза мне нравится, что он практически полностью отверг гетеросексуальный секс и отношения, заменив их чем-то, что было его собственным, чем-то… как прилагательное от „пан“?» Бэланс подсказал: «Пан, пан, пан… пандрогинный? Пандрогиния?» «В общем, тем, что было его собственным творением, никак не связанным с американским гомосексуальным образом жизни, который в последние годы крайне распространился, став весьма ограничивающим, контролирующим и печальным, – продолжал Слизи. – Американцы много боролись, потому что их культура очень гомофобная и фанатичная, но средства, которые они использовали для борьбы с этим, сами приобрели вид конформизма и уступок, что, с моей точки зрения, говорит о полном поражении».