Но вскоре Василий Никитич и сам потерял самообладание. Описывая в письме к брату, как на обратном пути из Лондона испытал на себе «дьявольские русские привязки» и «досады» от Кронштадтской таможни, признавался: «так вкоренился страх, что с места тронуться не могу»[53]. А через девять месяцев, отговаривая Ерофея Никитича возвращаться в Россию, писал уже открыто: не хочу, «чтоб ты въехавши под… плеть спину ставил, но хочу твое о выезде мнение отбить»[54].
В начале февраля 1756 года Василий Никитич был арестован по анонимному доносу, поступившему в сыскное ведомство из Лондона. Во время следствия выяснилось, что донос написал давний знакомый Каржавиных, беглый московский часовщик Петр Дементьев, через которого шла переписка братьев (одно из писем даже «осело» у него, став уликой). Опасность нависла и над Ерофеем Никитичем, который, по словам доносителя, находясь во Франции, «себя учинил врагом России»[55].
Между тем денежные поступления в Париж прекратились вовсе. Ерофей Никитич с малолетним племянником остались без средств к существованию. По счастью, в их окружении оказались друзья, готовые оказать им поддержку, в том числе материальную[56]. Королевский географ Филипп Бюаш[57] и его коллега Жан-Луи Барбо де ла Брюйер[58], дабы «обеспечить положение во Франции двух молодых русских, которых любовь к знаниям побудила покинуть свою страну»[59], принялись ходатайствовать о принятии их во французское подданство.
В официальной записке, которую в августе 1756 года Барбо де ла Брюйер подал всесильному министру Людовика XV графу д’Аржансону[60], сообщалось, что «русский подданный» Ерофей Каржавин, проживающий «около 10-ти лет» на нелегальном положении в Париже и принявший на свое попечение малолетнего племянника, дабы дать ему «основательное познание во всех науках», готов вместе с ним «преклонить колена пред престолом императора [?] французского»[61]. Большую убедительность этому ходатайству должен был придать политический резон «в виду ожидаемого союза между дворами нашим и русским»: россиянин, обладающий большим личным достоинством и обширными познаниями, будет весьма полезен для Франции[62]. Среди заслуг Ерофея Каржавина упоминалось также его сочинение о русском языке, которое ровно год назад, в июне 1755 года, было поднесено графу д’Аржансону через королевского географа Филиппа Бюаша.
Речь идет о рукописи «Essai sur le genie de la langue Russienne» (1755) с сопроводительным письмом Бюаша, аттестующим труд россиянина в самом лучшем свете[63]. Французский ученый не скрывал своей симпатии к автору, «уроженцу Москвы», которого называл «замечательной личностью». В Каржавине, испытавшем на чужбине «столько страданий и невзгод, что трудно и выразить», его особенно трогало, с какой стойкостью тот переносил все свои несчастья — «как христианский философ»[64]. Бюаш подтверждал переход Ерофея Никитича в католичество, о чем сообщал в своем доносе и Петр Дементьев. Но если в глазах француза обращение россиянина «лишь увеличивало в нем его добрые свойства»[65], то, по мнению доносителя, его соотечественник «лицемерно присягнул к Римской вере»[66]. Кстати, он был недалек от истины: для новообращенных иностранцев во Франции предусматривался специальный пенсион. Так что дело могло быть вовсе не в религиозной индифферентности Ерофея Никитича — по словам Дементьева, «подлинного атеиста», — а в житейском прагматизме. Подношение сочинения Каржавина о русском языке влиятельному министру и покровителю наук было инициировано как раз с целью помочь бедствовавшему автору «получить пенсион для новообращенных, представив все необходимые к тому аттестации»[67].
53
Письмо от 11 марта 1755 г. // Там же. С. 418. Письмо было перлюстрировано, в Тайной канцелярии по нему задавали В. Н. Каржавину вопросы; не имеет окончания (плохая сохранность).
56
См.: Notice historique sur la vie et les ouvrages de M. Barbeau de La Bruyère, mort en 1781 // Mercure de France. Samedi 26 janvier 1782. P. 152.
57
Philippe Buache (1700–1773) — выдающийся картограф, ученик и зять знаменитого картографа Гийома Делиля (брата астронома Жозефа-Никола Делиля), чье научное наследие Ф. Бюаш публиковал.
58
Jean-Louis Barbeau de la Bruyère (1710–1781) — географ, картограф, историк, литератор, лингвист, переводчик записок Страленберга о России (1757); его исследование о фонетике русского языка («Memoire d’observations sur quelques lettres russiennes à rendre exactement en François»), представленное на суд Французской академии в 1762 г., было опубликовано в 1791 г. в Санкт-Петербурге Ф. В. Каржавиным вместе с сочинением его дяди «Remarques sur la langue russienne» (1755).
59
Notice historique sur la vie et les ouvrages de M. Barbeau de La Bruyère, mort en 1781. P. 152.
60
Марк-Пьер де Вуайе де Польми, граф д’Аржансон (Marc-Pierre de Voyer de Paulmy, comte d’Argenson, 1696–1764) — военный министр и член Королевского совета (1742–1757), самый влиятельный (после отставки в 1749 г. графа Морепа) человек в правительстве Людовика XV; почетный член Академии наук (1726) и Академии надписей (1748), будучи директором королевской Палаты книгопечатания и книготорговли (1738–1740), покровительствовал энциклопедистам, см.:
61
Русская старина, 1875. Т. 12. № 2. С. 297. Здесь и далее записка Барбо де ла Брюйера цитируется по русскому переводу, опубликованному Н. П. Дуровым; ее черновая французская версия — «Memoire pour le Sieur Karjavine, natif de Moscou» — хранится в ИРЛИ: РО. Ф. 93. Оп. 2. № 100. Л. 251–251 об., 253–253 об, 255–255 об. (на л. 255 подпись Барбо, на л. 255 об. копии двух удостоверений об успехах Ф. Каржавина в коллеже).
63
«Essai sur le genie de la langue Russienne et sur ses rapports avec la Grecque. Par Ierothée Nikitine (c’est à dire fils de Nikita) Karjavine, interprète Russien, natif de Moskva (ou Moscou), capitale de Russie et demeurant depuis dix ans en France. A Paris, M.DCC.LV» — Bibliothèque d’Arsenal (Paris), MS 8807.
64
Письмо Бюаша см.: