Неужели мы должны добровольно закрыть двери европейской иммиграции[30], что настойчиво стучится к нам, желая заселить наши просторы, чтобы под сенью нашего флага наш народ стал таким же многочисленным, как песчинки на морском берегу? Неужели мы, словно пустые мечтатели, отбросим мечты о развитии, о могуществе и славе, которыми баюкали нас с младенчества, не оправдаем прогнозов, которые с завистью составляют о нас те, кто в Европе изучает нужды человечества? Существует ли за пределами Европы иной христианский мир, столь же способный к цивилизации и столь же незаселенный, как Америка? Много ли народов, призванных, подобно аргентинцам, принять европейское население, текущее сюда, словно жидкость из переполненного сосуда? Так что ж, в конце концов, вы не желаете, чтобы мы призвали на помощь цивилизацию, приложили все наши силы для того, чтобы обосновались у нас наука, свободная от сдерживающих разум оков, и промышленность, защищенная от насилия и принуждения? О, от подобного будущего так просто не отрекаются! Не отрекаются оттого, что войско в двадцать тысяч человек закрыло вход в страну: солдаты гибнут в боях, дезертируют или переходят под другие знамена. Не отрекаются оттого, что успех благоприятствует тирану на протяжении долгих и тяжких лет — судьба слепа, и однажды, когда она потеряет из виду своего фаворита в густом дыму и жаркой пыли сражения — прощай, тиран! прощай, тирания! От будущего не отрекаются лишь оттого, что жестокие и варварские колониальные обычаи возобладали в смутное время в душе неопытных масс и сбили их с пути; политические потрясения несут с собой также опыт и свет, и законом человеческого развития является то, что новые устремления, плодотворные идеи и прогресс в конце концов одерживают верх над устаревшими обычаями, варварскими нравами, отжившими пристрастиями. Не отрекаются лишь из-за того, что тысячи людей искренне заблуждаются и принимают добро за зло, из-за того, что есть эгоисты, извлекающие из зла выгоду для себя, есть равнодушные, что с безразличием взирают на него, робкие, что не решаются вступить с ним в борьбу, наконец, развращенные люди, которые, не отдавая себе в том отчета, предаются злу просто в силу своих дурных склонностей и испорченности; так бывало всегда и со всеми народами, но никогда зло не одерживало окончательной победы. От будущего не отрекаются оттого, что другие американские народы не могут оказать нам помощи, что их правительства не видят издалека ничего, кроме блеска организованной власти, и не различают в туманной, непроглядной мгле потрясений те великие силы, которые напряглись, готовые развернуться; оттого, что те, кто прикидывается либеральной оппозицией, предают забвению принципы и душат голос совести и, желая раздавить надоедливое насекомое, топчут благородное растение, к которому оно прилепилось. Не отрекаются оттого, что другие народы в большинстве своем повернулись спиной к нашим бедам и величию нашей борьбы — это столь далеко от их взоров, что не способно взволновать их. Нет! Не отрекаются от великого будущего, от возвышенной миссии из-за множества противоречий и трудностей! Трудности преодолеваются, противоречия разрешаются силой противоборства!
Находясь в Чили, мы ничем не можем помочь тем, кто продолжает упорствовать в борьбе, несмотря на суровые лишения, несмотря на смертоносный нож, занесенный, подобно Дамоклову мечу, над их головами. Ничем, кроме идей, утешения и ободрения — никаким иным оружием мы не можем помочь борцам, кроме того, которым Свободная печать Чили снабжает всех свободных людей. Печать, Печать! Вот, тиран, твой враг, которого ты удушил в нашей стране[31]. Вот то золотое руно, которое мы стремимся отвоевать. И здесь, как и во Франции, Англии, Бразилии, Монтевидео, Чили, Коррьентес[32], она будет смущать твой сон, нарушая могильную тишину, среди которой спят твои жертвы. Чтобы скрыть свои преступления, ты вынужден был похитить дар слова, дар, призванный проповедовать лишь добро. Из-за него ты пускаешься в оправдания и, словно нищий, выпрашиваешь во всех европейских и американских странах продажное, преступное перо[33], чтобы защитить себя с помощью Печати, которую ты посадил на цепь. Почему же ты не допускаешь у себя на родине споров, какие ведешь во всех других странах? — Ясно, почему, иначе зачем тогда столько тысяч жизней, принесенных в жертву ножу, зачем столько сражений, если в итоге все кончается мирной дискуссией в Печати?
30
Привлечение европейского населения для освоения пустынных земель Аргентины входило в программу борцов с феодально-консервативным изоляционизмом Росаса, однако впоследствии, после прихода либерально-буржуазных слоев к власти, иммиграционная политика стала инструментом жестокого притеснения коренного населения страны.
31
В 1832 г. Росас начал закрывать оппозиционные газеты и ввел суровую цензуру, с 1835 г. в Буэнос-Айресе выходило только четыре официальных издания. Газеты оппозиции издавались в Монтевидео, Сантьяго-де-Чили, Вальпараисо. Сармьенто издавал в Чили оппозиционные газеты «Прогресо» и «Эральдо архентино».
33
Сармьенто имеет в виду издававшуюся в Буэнос-Айресе официозную газету «Арчиво американо», которая специально предназначалась для пропаганды за границей политики Росаса.