Фарсалия, или Поэма о гражданской войне [Репринтное воспроизведение текста издания 1951 г.]

В том, что смятенья войны не почувствуешь ты, не узнаешь
230 Мира бесчисленных бед. Ты берегом дальним Эвбеи
Будешь всецело владеть, костру незабвенному предан
Там, где скалистый Карист[421] сужает морские проливы,
Где поклоняется Рамн[422] ненавидящей гордых богине,
Там, где море кипит, в поток стремительный сжато,
235 И увлекает Еврип в течении волн своенравных
Дальней Халкиды суда к неприютной для флота Авлиде[423].
Цезарь меж тем, покорив иберийцев страну, возвращался:
В земли иные он нес орлов неизменной победы,
Но неожиданно бег столь счастливой судьбы его боги
240 Чуть не вернули назад. Никогда пораженья не знавший,
Вождь меж походных шатров теперь потерять опасался
Плод злодеяний своих, ибо, верные в стольких сраженьях,
Кровью упившись теперь, войска едва не решились
Бросить вождя своего: потому ль, что на время заглохли
245 Мрачные звуки трубы и прогнал воинственных фурий
Меч, охладелый в ножнах, — иль гоняясь за большей добычей,
Стал осуждать причину войны и вождя ее воин,
Не перестав продавать свой меч, обагренный злодейством.
Цезарь еще никогда не ведал опасности большей, —
250 Точно на все он взирал с дрожащей, непрочной вершины
И под ногой ощущал колебанье нетвердой опоры.
Он, потеряв столько рук и оставшись почти безоружным,
Он, кто столько племен увлекал на войну за собою,
Видит, что ныне булат обнажен не вождем, а солдатом.
255 Был уж не ропот глухой, не гнев, сокрытый глубоко;
Страх, который сдержать умов колебание может,
Если дрожит человек перед тем, кто его же боится,
Вообразив, что клянет только он произвол самовластья,
Кончился. Дерзкий мятеж людей от боязни избавил:
260 Без наказанья всегда остаются толпы преступленья.
Льются потоки угроз: «Избавь нас, Цезарь, скорее
Ты от безумья злодейств! Ты ищешь на суше и море
Нашему горлу — меча и дешевые жизни готов ты
Бросить любому врагу: немало наших погибло
265 В Галлии, много легло в жестоких сраженьях с испанцем,
Много в Гесперии спит; за твои победы солдаты
Гибнут по всей земле. Что пользы было далекий
Север в крови обагрять, и Родан, и Рейн покоряя?
Дал ты за множество войн гражданскую бойню в награду!
270 В час, как родные дома, Сенат изгнавши, мы взяли, —
Разве людей иль богов дозволено было нам грабить?
Всяческий грех мы творим, руками вредим и железом,
Святы одной нищетой. Чего же ты ищешь оружьем?
Где же предел, если мало тебе и Рима? Взгляни-ка —
275 Головы белы у нас, посмотри — истощились и мышцы.
К жизни теряется вкус: мы век свой размыкали в битвах!
Дай умереть старикам! Вот желанья чрезмерные наши:
Хочется тело сложить не на жесткий дерн, умирая,
Хочется больше не бить при последнем дыханьи по шлему.
280 Хочется длани искать, — да закроет нам мертвые очи, —
К плачущей никнуть жене и знать, что каждому будет
Свой приготовлен костер. Пусть болезнь нашу старость закончит
Смертью иною, чем меч, да умрем мы под властью твоею!
Нас ты зачем надеждой влечешь, как будто не чуем
285 Ужасов тех, что творим? Неужель в этой бойне гражданской
Зла[424] мы не знаем, каким добиться нам высшей награды?
Были бесплодны бои, если кто-то не понял, что эти
Руки способны на все. Ни боги, ни право людское
Не запретят нам дерзать! Полководцем был Цезарь на Рейне, —
290 Здесь лишь товарищ он нам. Злодейство, марая, равняет.
С неблагодарным судьей погибают и доблести наши:
Все, что ни сделали мы, приписано будет Фортуне.
Пусть же он знает, что мы — его счастье. Надейся, о Цезарь,
На благосклонность богов, — но если рассердится воин,
295 Будет и мир». И так говоря, по лагерю стали
Рыскать туда и сюда, враждебно вождя вызывая.
Боги, да будет хоть так! Если верность и честь отлетели,
То остается одна лишь на злобный характер надежда:
Ныне гражданской войне предел да положат раздоры.
300 Кто из вождей не дрогнул бы тут пред таким возмущеньем?
Но, уж привыкши свой рок отклонять стремительно, Цезарь,
Радуясь счастье свое испытать в опасности крайней,
Прибыл к войскам; он вовсе не ждал, чтобы страсти остыли:
Нет, он застигнуть спешит их ярость в самом разгаре!
305 Не отказал бы он им в разграблении города, храмов,
Дал бы тарпейский чертог Юпитера[425], вверг бы в бесчестье
Жен, матерей и Сенат. Желал он того, вероятно,
Чтобы просили злодейств, чтоб жаждали Марса добычи, —
Так непокорных солдат он здравого смысла боялся,
310 Цезарь, не стыдно ль, увы! Одному тебе нравится распря,

421

Карист — город на южной части острова Эвбеи, известный своим мрамором.

422

Рамн — местечко в Аттике на берегу Эвбейского пролива (Эврипа), известное культом богини возмездия Немесиды.

423

Эврип — пролив между Эвбеей и Беотией. На эвбейском берегу его находилась Халкида, а на беотийском — Авлида, откуда долгое время не мог отплыть флот греков, отправлявшихся в поход под Трою.

424

Зло — убийство самого Цезаря.

425

Тарпейский чертог Юпитера — храм Юпитера на Капитолии.