Наслаждаясь своей ролью овода, де Бенуа отверг попытки найти место среди левых. «Даже на международном уровне, — утверждал он в 1986 году, — основное противоречие заключается не между левыми и правыми, либерализмом и социализмом, “тоталитаризмом” и “демократией”. Линия раздела проходит между теми, кто хочет видеть мир одномерным, и теми, кто поддерживает многоликий мир, основанный на различии культур»[497].
Чествование «этноплюрализма» и разнообразия культур знаменовало собой важный поворот в интеллектуальном развитии де Бенуа. Бывший белый расист стал теперь истовым защитником исчезающих полностью или практикуемых меньшинствами культур, «различных образов жизни, вытесняемых из мира, где единственным знаком различия являются деньги». Представляя в будущем «Европу ста флагов», де Бенуа выступал за культуру без стран, нации без государств — басков, каталонцев, бретонцев, ломбардцев, уэльсцев, шотландцев, фламандцев, саамов, трансильванцев, чеченцев и так далее. Его высказывания в пользу регионализма вызвали жёсткие возражения со стороны Жана Тириара (Jеаn Thiriart), эксцентричного бельгийского оптика, который вскоре должен был вернуться к политической деятельности из своей добровольной отставки. Хотя оба они разделяли антипатию к Соединённым Штатам и американской культуре, де Бенуа отвергал призывы Тириара к созданию единого европейского государства, протянувшегося от Ирландии до дальних границ Сибири. Де Бенуа считал это наивысшим выражением национализма. Его мысли развивались в прямо противоположном направлении[498].
Де Бенуа рассматривал сохранение любой ценой культурной и этнической идентичности как способ противодействия разъедающей общество «единой модели», за которую выступали экономические силы, стремящиеся превратить весь мир в единый рынок. «Деградирует ли наша Земля в некую однородную массу в результате той декультурализации и деперсонализации, за которую сейчас самонадеянно выступает американский империализм? — спрашивал он. — Или люди смогут сопротивляться, используя свои верования, традиции и мировоззрение? Вот главный вопрос, на который надо дать ответ в начале нового тысячелетия»[499].
Неизвестно, собирался ли де Бенуа пропагандировать расовое превосходство, однако его анализ этноплюрализма и опасностей единой общемировой культуры был с успехом использован неофашистскими демагогами для оправдания своих расистских и ксенофобских кампаний. Идеи «Новых правых» совершенно очевидно в вульгаризованном виде повторялись лидером французского «Национального фронта» Жан–Мари Ле Пеном. Он взял на вооружение концепции де Бенуа об этнической специфичности и праве на различие культур. «Защищать наш национальный характер и самобытность — это не только наше право, но и обязанность», — заявил Ле Пен, призывавший французов защищать целостность своей культуры от «вторжения» иммигрантов из третьего мира, являвшихся якобы источником всех проблем Франции[500].
Прибегая к некоторым аргументам «Новых правых», Ле Пен и подобно ему мыслящие национал–популисты Западной Европы нашли новый и очень эффективный путь легитимизировать свои человеконенавистнические предрассудки. Эти предрассудки были бы сочтены совершенно неприемлемыми в случае, если бы для их оправдания использовались классические доводы про «расу господ». Усыпляющие термины этнопопулизма позволяли им изображать озабоченность интересами тех самых людей, против которых и были направлены их расистские тирады. «Я люблю североафриканцев, но их место — в Северной Африке», — заявлял Ле Пен.
Толкуемое подобным образом «право на своеобразие», похоже, оправдывало опасение в смешении рас и требование к изгнанию чужаков и в то же время свидетельствовало о сложности современного расизма, который парадоксальным образом мог выражаться как в отрицании, так и в подтверждении идентичности другого человека или группы людей. Специалист по «Новым правым», исследователь Пьер–Андре Тагиефф (Pierre–Andr£ Taguieff), отметил появление в неофашистских кругах более мягкой, эвфемистической формы расизма, которая превозносила разнообразие и при этом выделяла в первую очередь культурные, а не расовые различия. Назвав это явление «неорасизмом», Тагиефф отметил, что оно проще в использовании и, соответственно, вреднее старых биологических теорий, защищавших превосходство одной расы над другой[501].
Когда в середине 1980‑х годов «Национальный фронт» завоевал популярность в стране, несколько бывших коллег де Бенуа из «Новых правых» перешли в его ряды. Однако среди них не было самого лидера «Группы изучения европейской цивилизации». Он осудил поиск Ле Пеном «козлов отпущения» среди иммигрантов. В этом была некоторая ирония, поскольку именно де Бенуа позволил создать ту среду, в которой определённые ультраправые идеи могли высказываться, не вызывая критики. Именно после того, как де Бенуа начал продвигать свои идеи этноплюрализма и права на разнообразие, массовые неофашистские партии, такие как «Национальный фронт», обнаружили реальную теоретическую основу для пропаганды своих отвратительных взглядов. Развитию ультраправого популизма в Западной Европе середины и конца 1980‑х годов способствовал целый ряд факторов. При этом де Бенуа и его сподвижники разработали идеологические атрибуты, позволившие расизму и ксенофобии выглядеть респектабельно. Это оказало большое влияние на Западную Германию, где правые экстремисты начали возвращать себе утраченные позиции.
497
Pierre–Andre Taguieff, «The New Right's View of European Identity»,
498
«Three Interviews with Alain de Benoist», стр.173; Alain de Benoist, письмо автору от 27 июля 1996 года.
499
Alain de Benoist, «The Idea of Empire»,