Вакханалия насилия продолжалась всю осень 1992‑го. Небо было покрыто отсветами пожаров от горящих центров по приёму беженцев. По официальным данным, в том году в ходе 45 нападений на почве расовой ненависти были убиты 17 человек. Счёт раненых шёл на сотни. Число преступлений, связанных со взрывами и поджогами, в сравнении с 1991 годом возросло на 33%. И эти цифры даже не в полной мере отражали размах насилия[618].
«След смерти от правых только намечен», — предупреждал Эрнст Урлау (Etnst Uhrlau), глава гамбургского отдела Ведомства по защите Конститу–ции. Неонацистское насилие, по его словам, «приняло террористический размах». Он отметил, что ультраправые отрабатывали тактику противоповстанческой войны, стреляя по иммигрантам боевыми патронами. Он также сообщил, что число организованных правых экстремистов в Германии к концу 1992 года выросло до 65 тысяч. 10% из них были боевиками. Предупреждая, что ультраправый экстремизм, агрессивный национализм и ненависть к иностранцам будут продолжать расти, он высказал откровенное предостережение: «Это всего лишь верхушка движения социального протеста. Неонацизм приобретает совершенно новый характер. Они осмелели от своих успехов и готовы продемонстрировать это действием…»[619]
Тревожное ощущение дежавю охватило и остатки еврейской общины Германии. «Когда мы видим горящие дома и бегущих людей, это напоминает о нашей истории, — заметила Ирена Рунге из располагающейся в Берлине Еврейской культурной федерации. — Как будто и не было 50 лет, и нынешнее поколение начало с того же момента, когда ушло предыдущее. Кажется, они забыли все, что было посередине между этими периодами». В открытом письме канцлеру Колю переживший Холокост Ральф Джордано призвал немецких евреев «вооружаться» и удивился, что остальные жертвы неонацистов ещё не поступили таким же образом. «Мы утратили веру в то, что вы и ваше правительство могут обеспечить эффективную защиту от правого экстремизма и его преступников–антисемитов», — констатировал Джордано[620], [621].
Даже в самой партии Коля раздавались голоса несогласных. К ним принадлежал, например, Хайнер Гайслер (Heiner Geissler), бывший генеральный секретарь Христианско–демократического союза. Перейдя от слов к делу, он предупредил, что настоящей проблемой был вовсе не вопрос убежища для беженцев, а удар по демократии со стороны сил фашизма. «Бросать бутылки с зажигательной смесью в жилой дом — это покушение на убийство, — сказал Гайслер. — Настоящая подоплёка этих преступлений в том, что правый радикализм стал одним из господствующих направлений в политике»[622].
Неонацистские лидеры могли только приветствовать подобное развитие событий. Идя навстречу их требованиям, правительство Германии позволило склонному к насилию меньшинству определять всю национальную политику. «Сначала люди говорили, что мы — сумасшедшие. Затем они говорили, что мы опасны, — заметил Кристиан Ворх. — Теперь они говорят, что мы в моде. Думаю, что мы останемся в моде надолго»[623].
На волне событий в Ростоке Ворх чувствовал, что многие граждане были на его стороне. Опросы общественного мнения показывали, что 51% населения был согласен с лозунгом «Германия для немцев», а 37% считали, что приток иностранцев должен быть остановлен любыми средствами. Растущая поддержка идей неонацистов, похоже, совпадала с существовавшей среди немецкой молодёжи ярко выраженной тенденцией минимизировать или вовсе отрицать ужасы Третьего рейха. Согласно данным опроса, проведённого журналом «Шпигель», четверть немецких школьников считала, что описания Холокоста «сильно преувеличены», а каждый пятый поддерживал лозунг правых «Евреев — вон!»[624]
Некоторые руководители неонацистов поверили в то, что в Германии создалась предреволюционная ситуация, сравнимая с годами Веймарской республики. Налицо были все основные элементы: фашистские штурмовики, инертная полиция и масса потенциальных сторонников. Царившая на улицах атмосфера декаданса конца эпохи позволила Эвальду Альтхансу выступить с масштабными планами. «Против нас бессильна любая идеология, — заявил он. — Никто не предлагает альтернатив. Сегодня только неонацисты говорят: “Нам нужна страна. Нам нужна власть. Нам нужен мир”».
618
«Another night of racist violence in Germany»,
619
George Boehmer, «Official Predicts Rise in Rightist Violence»,
620
Adam Lebor, «Anti–fascist veterans fight resurgent enemy»,
621
В то время как немецкие евреи выстроились в очередь для отъезда из страны, ветераны преследования нацистов Беата и Серж Кларсфельды в октябре 1992 года возглавили делегацию протеста из Франции в Росток. Когда они попытались установить памятную табличку в память о миллионах евреев и цыган, погибших от рук нацистов, Кларсфельдов вместе с 50 другими антифашистами арестовала полиция. Отдельные французские евреи провели в заключении больше недели, в то время как молодые неонацистские хулиганы были, как обычно, освобождены всего через несколько часов.
623
Интервью автора с Кристианом Ворхом. Удаление лиц, искавших убежище из Ростока и других городов, «превзошло самые смелые ожидания воинствующих правых», делался вывод в информационном сообщении разведки армии США. «Фанатики вне себя от радости, поскольку им удалось добиться реальных результатов. Они достигли своей цели. Иностранцы исчезли. Это вдохновило организаторов аналогичных акций». («German Right–Extremism in Respect to the Riots in Rostock and other German Cities», информационное сообщение разведки армии США, 23 ноября 1992 года.)