Еще в Москве на совете с «адмиралами» царь обговорил идти в плавание на новом фрегате.
— Добро, — согласился царь, — будем ждать вестей от Виниуса. А пока суть да дело, пойдем-ка на Соловки, навестим преподобного Фирса, как думаешь, владыко? — обратился царь к Афанасию.
Афанасий перевел взгляд на Апраксина.
— Там, государь (Петр поморщился, но не перебил), твой воевода уже погостил, нынче твоя очередь.
Царь неожиданно резко дернулся в сторону, недовольно прищурился:
— Как так, Федор, когда ты поспел?
Не любил Петр, когда его в чем-то упреждали, да еще без его ведома. А тут еще в таком деле, как море. Царь засопел, схватил огурец, заиграл желваками.
Афанасий добродушно проговорил, прерывая молчание:
— Каждому христианину, государь, не заказана дорога в церковь. Воевода монастырю Соловецкому как правитель дань принес.
Петр ухмыльнулся:
— Ну, это дело другое. Меня-то архимандрит жалует?
— На Соловках, государь, преподобный настоятель с нетерпением ожидает приезда высоких гостей. Неделю, как он прислал кочь для вашего отвозу в обитель.
— А мы на своей посудине, «Святом Петре», туда двинемся, а кочь пущай следом идет, нам веселей станет. — Петр оглядел сидевших за столом. — Возьмем немногих. Тебе, Федор, там делать нечего, упредил-таки меня. — Он посмотрел на боярина Стрешнева. — Ты, Тихон, в прошлый раз с нами не был, Франца прихватим, Никита, князь-кесарь наш Бахусов, Алексашка с Захарием. — Петр повернулся к Афанасию. — А ты, владыко, пойдешь с нами?
Афанасий улыбнулся, словно ждал этого вопроса:
— Как не пойти, государь, с тобой, ежели сам жалуешь. Святое мое дело благословение Божье к тебе приветить.
— Быть по сему, а своих дьяконов сам определишь, да и нашего духовника не забудь.
На другой день обедали на «Святом Петре». Яхта стояла у пристани, грузили провизию, тянули такелаж, проверяли паруса. Команда обновилась, не было прошлогодних потешных, кроме Скляева и Меншикова. Отыскали Енсена и Прохора. Оказалось, что деверь на Соловках не был ни разу. Апраксин нашелся:
— Часть матроз возьмем с коча монастырского и кормщика, он те места должон знать.
Накануне на яхте пировали, Петр пригласил за стол всех попутчиков. По привычке заставлял всех пить, даже через силу. В этом деле послушным помощником шкипера, как всегда, оказался Никита Зотов. После возвращения из ссылки он исподволь превратился из духовного наставника в прошлом в патриарха пьяных застолий.
— Никитушка, штой-то Захарий наш отстает от компании, подлей ему секты[22], — входя в роль, командовал царь.
Захмелевший с непривычки доктор долго отказывался:
— Петр Алексеевич, невмоготу, душно.
В самом деле припекало, ветер стих, палуба раскалилась.
— А ты выпей, легче станет, — шутил Петр, подмигивая Никите, — выйди на палубу, там проветришься.
— Пей, тебя государь жалует, — тыкая полной кружкой под нос Гульста, подначивал Никита.
Все-таки заставили выпить…
Покидали Архангельский в день рождения шкипера, после обеда.
На яхте прибавилось пассажиров. Афанасий прихватил ризничего и дьякона. С ними появился и кормщик, служка Соловецкого монастыря. Бухнулся в ноги царю.
— Подойди, — поднял кивком Петр, цепким взглядом ощупывая кряжистого, лохматого монастырского служку, не торопясь спрашивать, кто, откуда.
— Антипка, сын Тимофеев, мы сумские, при монастыре.
— Путь ведаешь?
— Знамо. Сызмальства кажинное лето от Соловков по Беломорью в окиян да на Колу хаживаем.
От пристани соловецкая кочь отваливала сама, а яхту пришлось буксировать шлюпкой на стремнину. Ветер затих, паруса обвисли и только течение и начавшийся отлив потащили «Святого Петра» вниз по реке.
Апраксин и Гордон с провожающими долго стояли на пристани, пока яхта и карбас не исчезли за поворотом…
Апраксин пригласил Гордона:
— Прошу, Петр Иванович, откушать, поведаешь мне новости стольного города.
Генерал хлопнул себя по лбу:
— Тебе поклон братец передавал, да я запамятовал.
Сидели долго, Гордон остался ночевать. Наутро за Гордоном пришел его зять, полковник Снивенс.
— Пошли с нами, воевода, — пригласил Гордон.
Уговаривать Апраксина не пришлось, соскучился он по общению с давними друзьями.
— Заеду на съезжую — и к вам тотчас.
На съезжей Озеров, как обычно, доложил о делах. Апраксин направился было к двери, но она распахнулась, и на пороге появился Лефорт. Обычно краснощекий, веселый, Франц сейчас не походил на себя. Осунувшийся и бледный, с обмякшей фигурой, он растерянно смотрел покрасневшими глазами на Апраксина.