Словом, с середины июля о самом факте «службы в СС» из биографии Грасса знали многие — например, тот же Ульрих Виккерт, — но никто не спешил делать из него сенсацию. Ни один журналист не обратился в издательство или к самому писателю с вопросом, с просьбой разъяснить или уточнить что-либо по поводу эпизода, который вызвал позднее столь шумный, затяжной и широкий скандал. Ответ напрашивается сам собой. Одни не читали книгу, поскольку до премьеры имелся запас времени. Другие прочли книгу целиком, а в ее контексте рассказанный Грассом военный эпизод собственной биографии воспринимался совсем иначе, чем скандальная сенсация с разоблачением.
В комментарии Франка Ширмахера к опубликованному в «FAZ» интервью с Грассом прозвучал ключевой вопрос для последующей дискуссии, ставший предпосылкой для взаимного непонимания: почему Грасс на протяжении шестидесяти лет скрывал свою причастность к войскам СС?
Но можно ли утверждать, что он злонамеренно утаивал от всех этот факт собственной биографии? Начнем все-таки с того, что Грасс заговорил о прошлом по собственной воле, никто его не принуждал. К тому же в армейских архивах хранились соответствующие документы. Доступ к ним никогда не закрывался, биографам, историкам, литературоведам, журналистам достаточно было просто обратиться к ним, что и сделал 13 лет тому назад в ходе рутинных процедур некий представитель пенсионного ведомства. Впрочем, федеральный уполномоченный по охране персональных данных заявил, что для знакомства с архивными документами Грасса требуется разрешение писателя, который тут же официально открыл их для публичного ознакомления.
Далее, как выяснилось, в частных разговорах с коллегами Грасс рассказывал о службе в войсках СС. Австрийский писатель Роберт Шиндель определенно помнит это и называет свидетелей.[3]
Что же касается эволюции своих взглядов, то Грасс никогда не делал из них секрета. Состоял в детской и юношеской нацистских организациях. Был одурманен национал-социалистическим воспитанием и пропагандой. Собственно, ничем не отличался от большинства немецких сверстников. Не задавал лишних вопросов о происходящем вокруг, а точнее, не задавался ими. Правду о преступлениях фашизма и их чудовищных масштабах осмыслял с трудом. Начатки политического сознания формировались под воздействием тех острых идейных споров, которые Грасс слышал, когда после плена работал на шахте. С течением времени стал убежденным антифашистом и социал-демократом, активно включился в политическую и общественную жизнь.
Второй вопрос, сразу же прозвучавший в комментарии Ширмахера: почему «признание» состоялось именно сейчас? Ведь были же, дескать, многочисленные другие возможности или даже настоятельная необходимость проинформировать общественность по случаю того или иного аналогичного события, когда происходило очередное разоблачение или разыгрывался новый скандал, связанный с преодолением нацистского прошлого. Но позиции Грасса всегда были в этом отношении совершенно недвусмысленны. Он последовательно осуждал тех, кто защищал собственное нацистское прошлое, недостаточно решительно отказывался от него, релятивировал преступления фашизма или умалял собственную ответственность. Эти требования он неизменно предъявлял и самому себе, не признавая срока давности даже сейчас, по прошествии шестидесяти лет. Подозрения, будто Грасс хотел опередить события, поскольку в противном случае всплыли бы компрометирующие его документы из архивов штази, попросту нелепы. «Дело» Грасса из этих архивов известно давно, он специальным личным письмом открыл его для исследователей.
За несколько дней скандал вокруг Грасса достиг невероятного размаха, а ведь книга к этому времени все еще не поступила в продажу, даже рецензии на нее разрешалось публиковать только через две недели, поэтому издательство «Штайдль» приняло решение отменить ограничительный срок, назначенный на 1 сентября. За первую же неделю продаж разошелся весь стартовый тираж в количестве 150 тысяч экземпляров,[4] а вскоре были распроданы и следующие 100 тысяч. Это породило новую нелепую версию, будто скандал инсценирован специально для раскрутки новой книги. Ульрих Виккерт также перенес свою телевизионную презентацию «Луковицы памяти» на более ранний срок. Его передача, интервью Виккерта с Грассом, вызвала ажиотажный интерес, который повлек за собою новую волну публикаций, теперь уже с развернутыми рецензиями на книгу. Эта волна хлынула далеко за пределы Германии.[5] В Польше полемика вокруг Грасса приобрела особенно острый характер из-за ее политизации и требований, чтобы писателя лишили звания почетного гражданина его родного города Гданьска (Данцига). К этому требованию присоединился Лех Валенса, который пригрозил, что в противном случае сам откажется от звания почетного гражданина.[6] Прозвучали обращения к Нобелевскому комитету с призывом отменить присужденную премию, чего, собственно, комитет раньше никогда не делал.
3
Правда, Шиндель не может указать точную дату и место, но ему кажется, что один из разговоров происходил на встрече писателей «Группы 47» 25 мая 1990 года под Прагой, куда их пригласил новоизбранный президент Вацлав Гавел. Если это действительно так, то примечателен контекст разговора. Злободневной темой была тогда люстрация бывших сотрудников спецслужб, а спустя несколько дней разразился скандал, связанный с сотрудничеством Кристы Вольф со штази. Среди главных «обвинителей» выступил Франк Ширмахер из газеты «FAZ», а Гюнтер Грасс взял Кристу Вольф под защиту.
4
Для сравнения можно указать, что предшествующий бестселлер Грасса «Траектория краба» стартовал тиражом в 50 тысяч экземпляров, а к настоящему времени продано более 400 тысяч.
5
В России появилось более 200 публикаций на эту тему, главные телевизионные каналы посвящали ей специальные новостные сюжеты. Радиостанция «Эхо Москвы» устроила часовую передачу, целиком повторив беседу Грасса с Ульрихом Виккертом в синхронном переводе.
6
Польские дискуссии о Грассе заслуживают отдельного разговора. Заметим лишь, что состоялся обмен письмами между писателем и главой муниципалитета Гданьска, что завершилось урегулированием конфликта.