Все это произведение наполнено заведомо лживыми сообщениями, в которых автор противоречит сам себе, и искажениями ряда общеизвестных фактов.
Дело в том, что самым древним и не вызывающим никаких сомнений в точности и в достоверности памятником об отношении русских к Флорентийскому Собору во время и непосредственно после его совершения являются интереснейшие в русской литературе «Путевые Записки неизвестного суздальца», очевидно кого-то из свиты еп. Авраамия. Кто этот «неизвестный суздалец»? Духовное лицо? Светский человек? Мы этого не знаем. Ясно-только, что он земляк еп. Авраамия. Ясно также, что он вернулся в родной город вместе с еп. Авраамием 29-го-сентября 1440 года. Ясно, наконец, и то, что «Записки» были окончены в 1440–1441 г.г. и остались в необработанном: виде.
И вот в этом «Дневнике Неизвестного Суздальца» нет и следа какого-нибудь полемического задора, чувства вражды к латинству и сторонникам «унии». Исидора автор «Записок» называет официальным титулом «Господин»… Заключение «унии» не вызывает в авторе разочарования или обиды. Он говорит об этом совершенно спокойно, как о событии нормальном. «Месяца июля в 5 день, збору бывшу великому (т. е. когда произошел великий собор) и тогда напжсаша грамоты збора (т. е. собора), как веровати во Св. Троицу (так выражает автор споры о filioque, бывшие, как известно, главным предметом пререканий), и подписа папа Евгений, и царь греческий Иван и вси кардиналове и митрополиты на грамотех кождо своею рукою».[21]
Интересна также характеристика нашего памятника, даваемая другим русским ученым: «К латинянам автор относится без ненависти; богослужебные рбряды, хотя, очевидно, и поражают его своими особенностями, не вызывают, однако, с его стороны никакого порицания».[22]
Такое отношение к «унии», такая форма отношения к главному моменту Собора доказывает ясно и бесспорно, по крайней мере, то, что, судя по древнейшим русским документам, отрицательное отношение к Флорентийскому Собору и к «Флорентийской Унии» никоим образом не было всеобщим.
И вот «Путешествие Симеона Суздальского в Италию», о котором мы только что говорили, написанное уже после 1462 г., стало быть, через 21 год минимум после написания «Путевых записок неизвестного суздальца», представляет собою все те же «Путевые Записки», но с присоединением полемического элемента против латинян, чего совсем не было в «Путевых Записках». В этом все. Мы видим, как нарос этот элемент за 20 лет. Флорентийский Собор стал ненавистен. Почему? Мы уже ответили на этот вопрос: по причинам политического роста и новых политических видов Москвы. Еще доказательств? Они есть. В 1908 г., в томе 168 «Памятников древней письменности и искусства», Н. П. Лихачевым было опубликовано «Инока Фомы Слово Похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче». Это — тот самый тверской князь Борис Александрович, у которого, по данным летописей, бежавший из Москвы митрополит Исидор нашел приют, и который, по словам той летописи посадил его, правда, под домашний арест (очевидно, из предосторожности), а потом выпустил, будто бы, как говорит все та же летопись, по милости, великого князя Василия Васильевича.
Относящееся к 1453 г. «Слово похвальное инока Фомы» является, понятно, выражением политических вкусов не Москвы, а Твери. Вследствие этого и событие 1453 г. (падение Константинополя) не успело еще произвести того сдвига в политических настроениях, которое оно уже заметно Стало производить в настроениях Москвы. Впрочем, как мы это уже видели, «Повесть» Симеона Суздальского появилась, как надо думать, лишь около 1458 г. Для нас интересно во всем этом то, что в панегирике, написанном иноком Фомой в честь своего князя Бориса Александровича, особенно восхваляется участие Бориса Александровича в Соборе через своего боярина Фому. Самый же Собор называется Святым Вселенским Собором, и нигде ни слова нет о том, что это Собор «богоотметный», «неправославный», «отвергнутый».[23]
Интересно еще и следующее добавление, высказанное князем тверским, как бы наставление своему посланному боярину, отправлявшемуся на Собор: «повеле ему, Фоме,[24] прилежно смотрети и аще ли что от 7-го Собора приимут (т. е. убавят, отнимут) или прилежат, того и слышать не хотим и по первому правил святых правил и по чину седьми собор».[25]
Таким образом, русские люди, бывшие современниками Флорентийскому Собору считали, что на Соборе не должно быть произведено никаких изменений в исповедании веры, что исповедание первых семи Вселенских Соборов должно остаться неприкосновенным, что от этого исповедания ничто не должно быть убавлено и ничто не должно быть к нему прибавлено. Еще более важно то, что это представление русских людей вполне совпадало и с представлениями самих участников Собора. Участники и деятели Флорентийского Собора учили тому же: они постоянно настаивали на том, что на Флорентийском Соборе была провозглашена, все та же единая православная вера, та же вера 7 первых. Вселенских Соборов, а не какая-нибудь иная, им противная, еретическая.[26]
22
См. А. Павлов, Критические опыты по истории древнейшей греко-руской полемики против латинян. СПБ., 1878, стр. 96.
23
См. изданную Н. П. Лихачевым работу, Ст. I–XIV. Цитируемый уже нами выше Ziegler, считая, что Тверской Князь Борис Александрович всецело поддерживал Вел. Кн. Василия II, полагает, что взятие под стражу Исидора Тверским вел. князем было актом прямой враждебности с его стороны и исполнением воли вел. кн. Московского. Это основывается на незнакомстве с "Похвальным Словом инока Фомы" и на том, что папа Евгений IV ходатайствовал перед Казимиром Литовским об освобождении Исидора (Ук. соч. ст. 98). Последнее указание не может иметь никакого значения, так как из него никаким образом не видно, что Тверской вел. кн. держал Исидора под влиянием каких-либо враждебных к нему намерений
24
Очевидно, что автор "Слова похвального", инок Фома, и представлявший вел. князя на Соборе, тверской боярин Фома — разные лица. Такое ваше предположение подтверждается, во-первых, прямыми указаниями текстов, и, во-вторых, тем, что боярин Фома, если бы он стал потом иноком, должен был бы переменить имя.