Ожидание все длилось, и теперь уже со стороны повозок не было слышно ни смеха, ни болтовни. Лишь пронзительно кричал младенец — без сомнения, Хловис, который, должно быть, замерз или проголодался, и его плач только усиливал раздражение галла.
Когда он в очередной раз сел на коня, чтобы подъехать поближе к королевской вилле и посмотреть, что там происходит, то различил сквозь пелену дождя со снегом группу всадников, скакавших прямо к их лагерю. Дезидериус мгновенно поднял людей и выстроил их перед повозками. К тому моменту, когда это было сделано, всадники приблизились, и он узнал Берульфа, ехавшего впереди всех. Тот соскочил с коня, бросил поводья одному из сопровождавших и подошел к галлу. Несмотря на то что поездка заняла немного времени, Берульф вымок до нитки.
— Слезай-ка, нужно поговорить.
— Скажи слова, — потребовал Дезидериус.
— Какие еще слова, ослиная твоя башка! Это я! Ты что, меня не узнаешь?
Галл слегка толкнул своего коня пятками в бока и выхватил из-под плаща скрамасакс.
— Успокойся! — воскликнул Берульф, невольно отступая. — «Богородица и святой Петр». Или наоборот, не помню… Ну, довольно с тебя?
— Довольно.
Галл убрал оружие и облегченно вздохнул. Его лицо осветилось улыбкой. Он спрыгнул с коня и подошел к своему соратнику. Берульф провел рукой по лицу, стирая ледяную морось. Он с трудом удерживался от ругательств и спрашивал себя, правда ли у этого болвана хватило бы ума убить его, если бы он забыл нужные слова. В ответе не приходилось сомневаться…
— Ладно, слушай. Сейчас расскажу тебе, как обстоят дела…
В нескольких словах он передал галлу распоряжения Хильперика. Тот выслушал его, не говоря ни слова, кивнул и тут же отправился сворачивать лагерь. Берульф не сразу сообразил, что ему самому придется сообщить обо всем еще и Одовере.
Франк еще некоторое время оставался у походного костра, пытаясь согреть хотя бы окоченевшие руки, потом поднялся и направился к повозкам. Все деревянные створки дверей были распахнуты, и в проемах виднелись встревоженные лица, которых он не мог различить в темноте. Когда он приблизился на достаточное расстояние, чтобы его самого узнали, задняя дверь самой большой повозки отворилась, и на землю спустились принцесса Одовера и юная девушка, державшая над ее головой плащ, чтобы защитить от дождя. Волосы и плечи принцессы закрывал шаперон[30] из темной грубой ткани, контрастировавший со светло-голубой коттой.[31] Она шла быстрым шагом, казалось, не обращая никакого внимания на грязные лужи под ногами. Наблюдая за ее приближением и проклиная про себя Дезидериуса за то, что тот предоставил объясняться ему одному, Берульф заметил натянувшуюся ткань платья на животе Одоверы, — стало быть, она снова беременна… Отогнав эту мысль, Берульф поклонился, приветствуя принцессу и одновременно лихорадочно соображая, как бы сообщить ей обо всем с достаточной убедительностью и непререкаемостью, но в то же время не проявить непочтительности к той, которая, возможно, скоро станет королевой.
— Что происходит? — взволнованно произнесла Одовера еще до того, как подошла к Берульфу вплотную. — Почему Хильперик не с вами? Почему мы не можем ехать дальше?
— Госпожа, принц решил, что вам сейчас не нужно присоединяться к нему. Он отдал мне приказ увозить вас в Париж незамедлительно.
— Почему? Нам угрожает опасность?
Берульф заколебался. Тревога, отразившаяся на лице Одоверы, исказила ее черты, сделав ее едва ли не уродливой. Под шапероном, заметил Берульф, у нее на голове была vitta- головная повязка из парчи в палец шириной, белокурые волосы были заплетены в косы, перевязанные золотистыми лентами, а тяжелые золотые серьги, украшенные гранатами, и такое же ожерелье наверняка стоили столько же, сколько могла бы стоить ферма — включая работников и домашний скот… Ее имя Одовера — Audo-Wara, — означавшее защищенное богатство, лучше всего подходило ей. Порой ему казалось, что Хильперик увешивает ее всем золотом, какое ему удалось собрать… Это даже на взгляд франка было чрезмерным. Такое обилие золотых украшений, а также краски на лице, вместо того чтобы сделать Одоверу красивой, делало ее смешной — особенно сейчас, когда она стояла в раскисшей грязи.
31
Котта — верхняя одежда, нечто вроде камзола или кафтана (женский фасон немного отличался от мужского).