Сердце Хильперика сжималось от дурных предчувствий, когда он велел старику, исполнявшему обязанности дворцового управителя, проводить его в подвалы. Старик показал ему несколько пустых сундуков, покрытых плесенью, — все, что осталось от сокровищ Хильдебера…
— Здесь было больше золота, чем в Константинополе… — онемевшими губами прошептал принц.
— О, да, сеньор… Целые сундуки, полные золотых су, дорогой посуды и украшений… А потом наш король захотел спасти свою душу.
В конце жизни Хильдебер потратил все свои богатства, которые так долго и алчно копил, на пожертвования беднякам. Твердо убежденный, что нет такой вины, которую нельзя было бы искупить с помощью денег, он искренне надеялся таким образом успокоить свою совесть. Он опустошил все свои сундуки до самого дна, и в результате ни в Париже, ни в его окрестностях не осталось ни одного нуждающегося. Затем по настоянию епископа Германия[38] король велел переплавить всю свою золотую и серебряную посуду, чтобы оплатить строительство каменного собора, посвященного Деве Марии, прямо напротив дворца, на другом конце острова…
С наступлением вечера Хильперик мрачно смотрел с высокого донжона[39] на огороженную монастырскую территорию, над которой возвышался собор Девы Марии. С ним бок о бок соседствовал старинный собор Сен-Этьенн,[40] ветхое деревянное строение, которое, однако, ни у кого рука не поднималась разрушить, — не считая множества церквей, аббатств и часовен на острове и на левом берегу Сены.
В серых сумерках его взгляду представало воплощенное безумие Хильдебера.
В то время как стены дворца источали влагу и самые прочные ткани в его покоях покрывались плесенью в считанные дни — монашеские обители поражали роскошью, а их владения — обширностью, начиная с двух раззолоченных церквей вплоть до острова Сен-Мари,[41] где монахи пасли свои стада и который по этой причине парижане называли Коровьим островом. Вот на что ушло королевское золото. Неудивительно, что в Париже не осталось ни одного бедняка!
После смерти Хильдебера его брат Хлотар забрал себе то, что еще оставалось. Старый король никогда не чувствовал себя в безопасности в столице своего брата-врага, как, впрочем, и ни в каком другом городе. Опустошив дворец, он быстро вернулся в свои владения на севере. Мало-помалу алчная толпа нищих, куртизанок, золотых дел мастеров, меховщиков, крупной и мелкой знати, лжеученых покинула Париж, оставив вязкие, заросшие тиной берега Сены и несмолкаемый уличный шум ради Суассона или Реймса.
Вот почему город не был защищен — здесь не осталось ничего, что стоило бы защищать — стараясь приободрить себя, Хильперик горделиво выпрямился и еще раз окинул взглядом пустынные предместья. Сколько времени пройдет, прежде чем его братья каким-либо образом отреагируют на его действия? День? Неделя? Сколько людей они приведут с собой, чтобы выдворить его отсюда? Без сомнения, они придут с севера, со стороны леса, холмов и поселка Монмартр. Однако ведь Париж был ничьим до того, как он его занял, поскольку старый Хлотар умер, не разделив свои владения между сыновьями. Осмелятся ли его братья оспаривать у него то, что он уже завоевал? Осмелятся, конечно…
38
Епископ Германий был канонизирован после смерти, он дал свое имя церкви Сен-Венсан-Сен-Круа, которая стала называться Сен-Жермен-де-Пре, после того как его там похоронили в 576 г.
39
Донжон — главная, отдельно стоящая башня в средневековом замке, поставленная в самом недоступном месте и служившая убежищем при нападении врага