— Уже через пару часов Генрих почувствовал себя скверно, — рассказывал комтур. — А к утру пришлось призвать лекаря. Когда же у короля началось желудочное кровотечение, Роберт Глочестер, находившийся при отце, поспешил послать за епископом Хагоном, чтобы тот исповедовал и причастил его величество.
Итак, Генрих Боклерк умирал. Могучий государь, пришедший к власти вопреки закону, но показавший себя незаурядным правителем, покидал нас. Что теперь будет? Но в тот миг я меньше всего был склонен размышлять о том, какие перемены грядут и как решится вопрос с престолонаследием. Меня занимало другое. Имеет ли смысл сообщать сейчас королю об обстоятельствах смерти моей жены? И как решится участь Гиты при его преемнике или преемнице? Как долго Гуго Бигод сможет продолжать шантажировать меня?
В любом случае следовало поспешить, и я отправился в Лион-ла-Форт, королевский охотничий замок в двадцати милях от Руана.
Добираться туда пришлось под непрекращающимся дождём, дорога петляла среди могучих дубов и лощин, заросших папоротниками. Лион-ла-Форт оказался не замком, каким он мне представлялся, а обычным крепким деревянным домом, причём явно не приспособленным для того, чтобы принять всех съехавшихся сюда, когда стало известно, что король при смерти. В привратницкой, под навесами конюшен, да и вокруг разведённых на просторном дворе костров толпилось множество людей всех званий и сословий. Уже стемнело, когда я, бросив служке повод коня, шёл по раскисшей от дождя земле, провожаемый множеством взглядов из-под намокших капюшонов. Кто-то проговорил:
— Прибыл граф Норфолк, зять короля. Неужели в Англии уже знают о случившемся?
В Англии об этом не знали. Но в тот момент это не заставило меня задуматься. Меня провели в опочивальню. Тяжёлый воздух был пропитан тошнотворными испарениями, Генрих Боклерк лежал на широком ложе под белыми овчинами, и трудно было узнать в этом вмиг иссохшем, жёлтом, как осенний лист, человеке с ввалившимися глазами грозного владыку Англии, Нормандии и Уэльса.
Слуга только убрал таз с кровавой блевотиной. Генрих откинулся на подушки, взгляд его блуждал, ни на ком не останавливаясь.
В опочивальне находились все высшие вельможи и побочные сыновья монарха. Над королём застыл с распятьем в руке епископ Хагон Руанский, с трудом скрывающий брезгливость, несмотря на то, что он давал последнее напутствие умирающему. До меня донёсся его негромкий голос:
— In manys tuas Domine...[45]
Король беззвучно шевелил губами, и оставалось неясным, повторяет ли он молитву, или душа его уже блуждает в неведомых краях.
Роберт Глочестер взял меня под руку:
— Хорошо, что вы приехали, Эдгар. Необходимо, чтобы здесь присутствовало как можно больше своих, когда король изъявит последнюю волю и назовёт наследника престола.
Он назвал меня «своим», хотя я никогда не был его человеком. Правда, мы и не враждовали. И по тому, как он держался, я понял, что Глочестер ещё ничего не знает о гибели сестры.
Наконец король остановил мутный взгляд на мне:
— Норфолк... А Бэртрада?..
Он смотрел уже не на меня, а на нечто за моей спиной. Я оглянулся — на бревенчатой стене над дверью висел темно-золотистый гобелен, некогда вышитый моей женой. Я повернулся к королю, сознавая, что сейчас не решусь ничего сказать, — и увидел Гуго Бигода. В расшитой гербами Англии и Нормандии котте он стоял в изголовье королевского ложа. Взгляд его не выражал ровным счётом ничего.
Король застонал. Взгляд его не отрывался от гобелена. Вокруг глаз залегли круги — тень смерти.
— Господи, — простонал Генрих, — смилуйся надо мной!.. Помни страдания человека, а не деяния... которые...
Он стиснул зубы, пот струился по его лицу, обильно смачивал седые, мгновенно изредившиеся волосы. Внезапно последовал новый приступ кровавой рвоты.
Епископ отступил, и подле Генриха остались только лекари. Глочестер отвёл меня в угол.
— Король не сказал главного. Не назвал наследника короны.
— Но Матильда?..
— К чёрту Матильду. Когда ей сообщили, что отцу стало худо, первое, что она сделала, — захватила Аржантен и Домфрон. И это при том, что она беременна и знать принесла ей три присяги одну за другой. Клянусь шпорами святого Георгия, если бы Генрих был в силе, он бы незамедлительно начал военные действия против неё и Жоффруа. При таких обстоятельствах о Матильде не может быть и речи.