Однако в Хунстантоне купцы неожиданно отказались заплатить мне даже те гроши, что обещали, заявив, что я должен благодарить их уже за то, что они не выдали властям разыскиваемого Гая де Шампера.
Но не на того напали. Я скрутил парочку толстосумов и надавал им оплеух, а у их старейшины забрал кошелёк. Жадный всегда платит вдвойне — пусть поразмыслят об этом на досуге. А мне в моей полной превратностей жизни не впервой добывать себе на пропитание разбоем.
Пока евреи опомнятся и кинутся с жалобой к властям, я буду уже далеко. Об этом я и думал, пришпоривая своего вороного Моро и направляя его вдоль берега моря прочь от Хунстантона. Моего скакуна не догнать ни одной из местных мохноногих и вислобрюхих лошадок.
Я ехал ровным кантером[20] вдоль побережья целую ночь, и утро застало меня среди дюн близ какого-то рыбацкого поселения. Наверняка здесь найдётся таверна, где я смогу передохнуть и дать отдых коню. К тому же состояние моё ухудшалось на глазах.
Я знал, что со мной происходит. Многие из христиан, побывавших в Святой земле, стали добычей этой болезни — малярии. Если ты однажды подхватил её, она не отпустит тебя до конца дней, и время от времени придётся переносить её приступы. «Три дурных дня» — так ещё называют эту хворь. Уже на корабле я почувствовал её приближение. Теперь же всё моё тело ломило, подступала слабость, зубы постукивали в ознобе. Только усилием воли мне удавалось сдерживать приближающийся приступ.
С лихорадкой мы старые враги и знаем, чего ждать друг от друга. Поэтому я держался, даже напевал, спрыгивая с седла во дворе захудалой таверны. Лишь на краткий миг я позволил себе расслабиться, прильнув к чёрному, как ночь, боку коня и ощутив его знакомое тепло и запах пота.
Мой Моро держался молодцом. Проскакав больше двадцати миль, он лишь слегка вспотел, бока его ровно поднимались и опускались. Я ласково огладил холку коня. Верный друг, самое близкое мне существо... Сколько мы пережили вместе!
Я гордился своим вороным — и не только потому, что он был породист и красив. С Моро меня связывало нечто большее: доверие и взаимопонимание.
Я знал, что он предан мне и необыкновенно умён, и платил ему заботой и любовью. Во всём мире больше не было никого, кому бы я мог довериться. Если, конечно, не считать женщину, из-за которой я лишился всего и которая всё ещё снилась мне по ночам.
Из дверей появился служка таверны.
— Сэр, вам нехорошо?
Видимо, ещё что-то оставалось во мне, беглеце и изгнаннике, от благородного рыцаря, раз паренёк обратился ко мне «сэр». Хотя вид у меня скорее, как у простого солдата: латаный плащ, грубая дублёная куртка, обшитая стальными бляхами. Зато у меня меч лучшей дамасской стали и дорогой арбалет у луки седла. И не у всякого наёмника такой конь. Мой Моро был чистых арабских кровей, но не мелким, как силагви, а настоящий рослый, поджарый хадбан[21]. Я получил его в подарок, будучи ещё пленником эмира Балока. Но это долгая и грустная история, и я не стану её рассказывать. Скажу только, что Моро мне достался лишь потому, что у мусульман есть странные предрассудки: они считают, если у вороного коня светлая отметина во лбу, то это верный признак, что он принесёт гибель хозяину, а если ещё и белые отметины на ногах — он наверняка не единожды взбрыкнёт и поранит владельца. Чушь собачья. Моро со мной был ласков, как ягнёнок. Его быстрота и выносливость не единожды спасали меня, как тогда, когда я бежал от не в меру гостеприимного эмира, так и позже — в песках Сирии, на неспокойных дорогах Европы и особенно во время лова, какой устроили на меня люди сперва Жоффруа Анжуйского, а потом короля Англии.
С тех пор, садясь в седло, я больше никогда не пользовался шпорами. Кто же станет пришпоривать друга? На Востоке таких коней считают членами семьи, а мой преданный Моро... Порой мне казалось, что он не говорит только потому, что разумные существа не склонны к пустой болтовне.
О своём любимце я мог рассказывать часами. И хотя в тот миг служка таверны выражал свой восторг вороным, я даже не позволил ему отвести Моро на конюшню. Сам повёл коня в сарай, сам обтёр, позаботился, чтобы его поставили в тёплое место и задали корма. О друге всегда лучше позаботиться самому. Но чего мне это стоило в моём состоянии! При выходе из-под навеса меня так качнуло, что я не упал, лишь опершись обеими руками о колоду для водопоя. Несколько минут не мог разогнуться, лишь тупо глядел на своё отражение в воде. Измождённое тёмное лицо, провалы глаз под густыми бровями, свисающие космами длинные чёрные волосы, уныло обвисшие усы над губой, на щеках трёхдневная щетина. И это я, любимец женщин, щёголь, всегда следивший за своей внешностью, я, рыцарь Гай де Шампер, потомок прославленного рода, некогда приближённый Иерусалимского короля Бодуэна, гроза караванных путей Леванта, а позже командир отряда телохранителей римского кардинала и, наконец, возлюбленный императрицы Матильды. Ныне же просто усталый, больной путник, которому просто необходимо отдохнуть. Но затем снова в путь — бежать, скрываться...
21
Существует несколько разновидностей лошадей арабской породы: самой красивой, но и наиболее мелкой считаются лошади типа силагви; разновидность «хадбан», при сохранении изящного экстерьера арабской породы, является самой крупной, сильной и выносливой.