Для поддержания мира учреждался Совет (synedrion) союзников, возглавляемый гегемоном (напоминавший Совет Второго Афинского Морского союза). Каждое государство должно было присылать на его заседания определенное число членов Совета (synedroi), избираемых собственными политическими органами. Македония не входила в этот Совет. Сколько представителей (и, следственно, сколько голосов) имело в Совете каждое государство, вероятно, определялось его боеспособностью и размерами (см. ниже). Совет был призван решать все союзные дела (военные, финансовые, внутри- и внешнеполитические вопросы) большинством голосов, а его постановления имели обязательную силу для всех членов Союза. Он являлся последней инстанцией для разрешения споров между отдельными личностями или государствами-участниками и был наделен полномочиями отправлять в изгнание нарушителей. Неясно, как часто созывались его заседания, но, поскольку Филипп хотел, чтобы все выглядело так, как будто греки сами устраивают свои дела, то, вероятно, Совет собирался на регулярной основе.
Затем послы разъехались по своим городам, чтобы сообщить гражданам предложения македонского царя. Далее полисы должны были одобрить соглашение и выбрать членов Совета, которым следовало вернуться в Коринф на первое заседание этого органа. Конечно, вступление в Союз было отнюдь не добровольным, и неудивительно, что греки (вновь за исключением Спарты) проголосовали за предложения Филиппа.
Планы азиатского похода
Весной 337 года состоялось второе заседание Совета в Коринфе, на котором Филипп был официально избран гегемоном Союза. После того как были улажены прочие организационные вопросы (в том, числе, вероятно, учреждение особой должности председателей (proedroi), которые должны были заниматься обустройством заседаний и осуществлять связь с гегемоном), Филипп представил собранию следующий (и, как выяснилось, последний) грандиозный план: войну за освобождение всех греков и отмщение персам.[645] По сути, это была вариация замысла, предложенного Исократом в его «Панегирике» (380 г.),[646] но особенно в речи Филипп, написанной вскоре после заключения Филократова мира в 346 году.
У вторжения было две заявленных цели. Во-первых, Филипп собирался освободить греческие города Малой Азии от персидского владычества и избавить их от дани персидскому царю. Эти города оказались в таком положении в 386 году из-за спартанцев, так как стали разменной картой в переговорах с персидским царем и в итоге были уступлены ему в обмен на помощь при восстановлении спартанской гегемонии в Греции. Во-вторых, Филипп намеревался покарать персов за совершенные ими святотатства, в том числе за осквернение афинских святилищ и разграбление Афин во время Персидских войн 480–479 годов. Святотатства не имели срока давности. Хотя греки и персы наладили дипломатические связи со времен Анталкидова мира 386 года, преступления персов в ходе предшествующих войн не изгладились из памяти греков, и время от времени слышались призывы освободить греков Малой Азии и отомстить за прошлые обиды. Например, в 388 году на Олимпийских играх с предложением похода на Персию выступил оратор Лисий,[647] и этим же замыслом в своих политических целях умело пользовался тиран Ясон Ферский. Поэтому в глазах греков предложение Филиппа объявить войну Персии спустя 150 лет после причиненных обид вовсе не выглядело необычным.
Филипп особо выделил Афины не столько потому, что афиняне больше других пострадали от персов, сколько по той причине, что, заручившись их поддержкой, он мог быть уверен в том, что остальные греки не станут задавать лишних вопросов. Обиды, нанесенные афинянам, и в дальнейшем не раз припоминались в связи с азиатским походом; в 326 году, во время войны с индийским царем Пором, Александр, пытаясь переправиться через реку Гидасп, воскликнул: «О афиняне, знаете ли вы, каким опасностям я подвергаюсь, чтобы заслужить ваше одобрение?»[648] Но на самом деле причины, которыми руководствовался Филипп, замышляя поход против персов, имели мало общего с тем, что он говорил грекам. Вероятно, он отчаянно нуждался в деньгах и потому устремил свои взоры на богатства Персии. Конечно, греки не поддержали бы его, если бы он открыл им истинную причину, и поэтому он представил будущий поход войной за освобождение малоазийских греков и местью за прошлое. Полибий также подтверждает, что панэллинская риторика служила лишь предлогом.[649]
645
Диодор 16.89, Юстин 9.5.4–7. О панэллинизме см., например, М. В. Sakellariou, 'Panhellenism: From Concept to Policy', в книге M. В. Hatzopoulos and L. D. Loukopoulos (eds), Philip of Macedon (Athens: 1980), pp. 128–45.