Все еще надеясь установить дружественные отношения с греками, Филипп поддерживал с ними дипломатические связи, даже когда Демосфен возмущал против него его прежних союзников афинян. В 341 году, исчерпав все дипломатические средства, он объявил войну, которая привела греков к поражению в битве при Херонее в 338-м, ставшей одновременно и высшей точкой, и поворотным пунктом конфликта. После того как Филипп создал Коринфский союз, представлявший собой способ закрепления македонской гегемонии в Греции, греки больше не могли свысока глядеть на своих северных соседей. Повышению престижа Македонии и Филиппа способствовало также широкое распространение новых монет. К 337 году македонский царь достиг такого могущества, что смог обратиться к следующему грандиозному замыслу — походу на Персию.
Ни одно из достижений Филиппа не было случайным: благодаря расчетливому сочетанию дипломатии и военной силы он постоянно брал верх над своими врагами.[806] Постов и должностей в Греции (напомним, он был архонтом Фессалии, членом Совета амфиктионии, председателем Пифийских игр, командующим армией амфиктионии в Четвертой Священной войне и гегемоном Коринфского союза) он добился дипломатическими средствами, прибегнув к военной силе лишь несколько раз: в Халкидике, во время Третьей Священной войны и при Херонее. За такое дипломатическое искусство он удостоился похвалы даже от античных авторов.[807]
Чтобы обеспечить безопасность границ, он использовал прежде всего политические браки. Шесть из семи его жен были родом из приграничных областей, а пять браков он заключил в ранний период правления (до 352 года), когда еще только укреплял свою власть. Десять лет спустя, вторгшись во Фракию и понимая, что не за горами война с Афинами, он вновь вступил в брак (с фракиянкой Медой). Таким образом, мы видим, что он женился, по словам Сатира, по причинам, связанным с войной, kata polemon. Это правило было нарушено в 337 году, когда все кругом было спокойно, а греки после Херонеи не представляли никакой опасности и признали власть македонского царя. Поэтому вполне вероятно, что на Клеопатре он женился по любви; с другой стороны, ввиду грядущего тяжелого похода, возможно, к этому чувству примешивалось желание обрести нового наследника. Как бы то ни было, можно проследить строгую закономерность, и очень может быть, что если бы Филипп вторгся в Азию, то ввел бы в дом и восьмую жену.
Что касается его человеческих качеств, то, скорее всего, он привлекал к себе симпатию, был душой компании и, вероятно, прекрасным рассказчиком. По крайней мере, такие черты ему бы точно пригодились, потому что, насколько мы можем представить себе его внешность (рис. 1), вряд ли она могла принести ему народную любовь. Очевидно, он никого и ничего не боялся и никогда не уклонялся от выполнения долга, до конца своих дней оставаясь царем-воином в лучшем духе македонских традиций.[808] Он радушно принимал послов (по-видимому, лучше, чем афиняне), а для их приема была отведена большая колонная зала во дворце. В то же время он не задумываясь прибегал к подкупу или обману, чтобы достичь своих целей, и был безжалостен к врагам, когда это было нужно. В этом отношении он не отличался от греков и применял жестокие меры в государственных интересах.
Впрочем, его правление отмечено и другими неприглядными моментами, касающимися в первую очередь самого характера его власти. Так, стоит обратить внимание на то, что, описывая переселение племен, предпринятое Филиппом (вероятно, в 345 году), Юстин говорит о «молчаливой печали и скорби людей, боящихся, как бы даже слезы их не были сочтены за сопротивление». По его словам, «переселяемые бросали [последние] взгляды то на могилы своих предков, то на древние свои пенаты, то на дома свои, где сами они родились и где рождали детей, сокрушаясь то о себе, что дожили до этого дня, то о детях своих, что они не родились уже после него».[809] Конечно, вряд ли люди, вынужденные переселяться в другую область, особенно на опасную западную границу, могли быть этим довольны. Однако приведенный отрывок свидетельствует не только о недовольстве. Если бы люди отказались сниматься с насиженных мест, что бы с ними сделал Филипп? Их нежелание выказывать сопротивление даже слезами означает, что в противном случае их ожидала бы тяжкая участь. Должно быть, им приходилось и раньше терпеть беды от рук властителя, и они не хотели снова навлечь их на себя. Возможно, нечто подобное произошло в 353 году, после того как армия, разбитая Ономархом, едва не покинула царя; если так, то убедить своих воинов вернуться в строй Филиппу помогло не только ораторское искусство.
806
О дипломатии Филиппа на всем протяжении его царствования см. Т. Т. В. Ryder, "The Diplomatic Skills of Philip II, в книге Ian Worthington (ed.), Ventures into Greek History: Essays in Honour of N. G. L. Hammond (Oxford: 1994), pp. 228–57; см. также J. Buckler, 'Philip H's Designs on Greece', в книге R. W. Wallace and E. M. Harris (eds), Transitions to Empire: Essays in Honor of E. Badian (Norman, OK: 1996), pp. 77–97 и G. L. Cawkwell, 'The End of Greek Liberty', Wallace and Harris, Transitions to Empire, pp. 98–121.
808
О Филиппе-полководце см. G. Т. Griffith, 'Philip as a General and the Macedonian Army', в книге M. В. Hatzopouios and L. D. Loukopoulos (eds), Philip of Macedon (Athens: 1980), pp. 48–57; cp. Cawkwell, 'End of Greek Liberty', pp. 108–12.