Такая точка зрения в принципе не нова, имплицитно она уже содержится в работах Йейтс, и позиция Головина лишь крайне и отчетливое выражение такой мысли. Историкам науки уже не раз приходилось подвергать критике воззрения подобного рода. “В качестве характерного примера можно сослаться на основательные “проверочные” исследования историка астрономии Уэстмена и историка физики Макгуайра, выпустивших книгу “Герметизм и научная революция”. Внимательно изучив восприятие коперниканства известными герметистами, Уэстмен пришел к выводу, что герметическая традиция сама по себе не создала ни “атмосферы”, ни связной аргументации, достаточных для того, чтобы склонить принадлежащих к ней деятелей к принятию гелиоцентрической альтернативы…
Макгуайр, внимательно изучивший возможное влияние на Ньютона “Герметического корпуса”, пришел к выводу, что, по сути дела, нельзя вообще говорить о герметизме как самостоятельном идейном течении: “Герметизм не был ни независимой исторической силой, ни обособленной интеллектуальной традицией, но… был почти всегда консолидирован и организован неоплатонизмом и распространялся благодаря оживлению последнего, так что неоплатонизм существует как независимая историческая реальность, чего нельзя сказать об интеллектуальных элементах герметизма” [8, 91-92][8].
Такие выводы подтверждаются и российским философом В.П.Визгиным, проведшим собственные исследования космологии Дж. Бруно. Позиция Визгина достаточно привлекательна, тонко нюансирована. Ему удается показать совместное влияние целого ряда традиций, где герметизм не был магистральным путем к науке нового времени. Не повторяя его известной аргументации, приведем выводы, которые нуждаются в дальнейшем развитии и подтверждении. “Да, магико-герметическое течение, столь широко распространенное и развившиеся в эпоху позднего Возрождения, сыграло свою роль в подготовке научной революции… Но, тем не менее, от спиритуализма, анимизма, и натуральной магии не было пути к новой науке, даже если бы вместе с этими учениями развился не только пантеизм, но и крайний атеизм… Герметический импульс расшатал традиционное христианство Запада, но наука возникла потому, что антихристианского срыва в восточный гностицизм при этом не произошло. И в этом уникальном событии свою роль сыграли и герметисты, и пуритане, и католики” [8, с. 140-141].
Е.А. Мамчур
Принцип “арациональности” и его границы [9]
Так называемое “допущение арациональности” было сформулировано Л.Лауданом с целью определить границы социологического подхода к анализу научного знания. Л.Лаудан выражает суть этого принципа следующим образом: “Социология познания может вступать в силу и применяться для объяснения научных идей только тогда, когда эти идеи не могут быть объяснены в терминах их рациональных достоинств” [1, p. 202][10] Иными словами, социологический анализ должен применяться лишь в том случае, когда речь идет о познавательных явлениях, которые не могут быть объяснены рационально. “Социология познания — только для девиаций” — так выразил сущность допущения арациональности У.Ньютон-Смит [2, p. 238][11]. Она должна и может применяться для объяснения появления и функционирования “плохой науки”, той, что “отклоняется” от прямого пути рациональности. “Хорошая” наука не нуждается в таком анализе: она может и должна быть объяснена с помощью когнитивных факторов. Появление, скажем, дарвинизма, с позиции принципа арациональности, не нуждается ни в каком социологическом объяснении, тогда как феномен “лысенковщины” требует социологического подхода.
Философами науки допущение арациональности было воспринято с энтузиазмом. Они решили, что в лице этого принципа найдено верное решение проблемы границ социологии познания. Дж.Р.Браун подчеркивает его позитивную роль в решении задачи рациональной реконструкции познавательного процесса, утверждая, что он направлен на то, чтобы максимально рационализировать познавательный процесс [3, 143][12]. Так же высоко оценивают его роль другие рационалистически ориентированные философы науки.
8
См.:
10
Примечания