(«Мало что знаю о своем роду и не особо этим озабочена; // помню только, что была бедной, сиротой…» – Там же, строки 518–519).
Эротичная петербургская щеголиха Телимена – дальняя родственница Соплиц и одновременно – воспитательница сироты Зоей. Обеих приютил в своем доме Судья, а его неузнанный родной брат Яцек-Робак тайно мечтает о браке своего сына Тадеуша со внучкою погубленного им старого графа. Что вопреки влюбленной в Тадеуша, но всё же доброй Телимене, в конце концов и сбывается. Однако – уже после кончины Робака.
Молодой граф Горешко — вестник европейской образованности в Беловежской глуши.
И, наконец, среди вестников и протагонистов этого нового, собственно-исторического мipa – два благородных иноплеменника: русский офицер Никита Рыков (человек, верный своему императору и своей армии, но уважающий и понимающий поляков и умеющий с ними ладить) и еврей Янкель.
И что важно – во многих отношениях именно с Янкелем и – шире – с еврейством связана в поэме Мицкевича тема Собственно-Истории, иными словами – Современности.
Есть в заключительных разделах поэтического повествования два эпизода, связанных с триумipом и славословием этого мiра Собственно-Истории, истории как Испытания и Самопознания, истории как Искупления за все грехи, за всё яростное и поработительное «сарматство» прошлого.
Один эпизод – это свадебное решение Тадеуша и Зоей, приняв на себя бремя будущей бедности, освободить своих крестьян и наделить их землей. Действительно, из истории известно, что несколько польских шляхтичей-легионеров, вернувшись на Литву вместе с войсками Домбровского летом 1812 г., по идеалистическим мотивам приняли именно такие решения. Такие решения были возможны в связи с тогдашним стремительным пересменком властей и, соответственно, с упрощением бюрократических процедур: русские ушли, французы (с их освободительной риторикой) пришли, наполеоновское царствие – не вечно, а что дальше будет – Бог весть…
Однако в плане понимания поэмы Мицкевича и всего комплекса его наследия – не это главное. Главное же в том, что Мицкевич как бы «опрокинул в прошлое» свои народнические мечты о справедливом будущем примирении шляхты и крестьянства.
Другой эпизод – импровизируемое Янкелем на цимбалах на свадьбе Тадеуша и Зоей (где молодые господа, по старому шляхетскому обычаю, прислуживают своим крестьянам) и притом – в присутствии генерала Домбровского – славословие трагическому прошлому Польши и чаянию будущей польской свободы. Славословие – по всем правилам романтического симipонизма позапрошлого века. То был, по словам Мицкевича, «всем концертам концерт: koncert nad koncertami»[114]…
Ворвавшийся в Беловежское захолустье мip европейской динамики и свободы – мip нелегкий и проблематичный, навязывающий полуархаическим людям крутую перестройку и перекройку их вековых укладов. И не случайно один из самых зловещих и в то же время трогательных персонажей поэмы – графский ключник-шляхтич Гервазий [115] – говорит о решении своих патронов, Тадеуша и Зоей, освободить крестьян с наделами:
(«Всё же свобода – дело не мужицкое, но шляхетское! // Правда, все мы происходим от Адама, // но я слыхал, что мужики происходят от Хама, // жиды – от Яфета, а мы – шляхта – от Сима (sic!!!). // И посему мы, как старшие, властвуем над теми и над другими, // однако нынче приходской ксендз иначе учит с амвона… // Он говорит, что так было лишь по Ветхому Завету, //но коль скоро Христос-Господь, хоть и царского родословия, – // Он всё же родился среди жидов и в мужицком хлеву // и посему уравнял и примирил все сословия, // и да будет так, коли иначе невозможно!» – Там же, строки 539–549).
А трактирщик-цимбалист Янкель, захваченный эмансипационными веяниями новой эпохи, – кто он такой?
О социально-религиозном облике Янкеля из текста поэмы мы узнаём немало.
Он – верный клиент рода Соплиц, арендующий у них корчму, благочестивый еврей-митнаггед (т. е. религиозный традиционалист, противник хасидизма), оборотистый коммерсант, один из нотаблей местной еврейской общины, но – одновременно – и связанный с Яцеком Соплицею-Робаком польский революционер-конспиратор. Скорее всего, именно он первым занес в Беловежскую глушь польский революционный гимн – «Мазурку Домбровского»; именно он вместе с Робаком прячет у себя в корчме наконечники пик…
114
Существует знаменательное мемуарное свидетельство польского публициста и художника Юзефа Чапского: на Рождество 1939 г. польские военнопленные, оказавшиеся в советском концентрационном лагере в Старобельске, читали наизусть стихи Мицкевича, в частности, и Янкелев «Концерт» (см.:
115
Нельзя в этой связи не вспомнить, с какой убедительностью и художественной силой сыграл Гервазия в фильме Анджея Вайды «Пан Тадеуш» великий актер Даниэль Ольбрыхский.