P. S. Пожалуй г. Северину писма свои в Василеву в моем пакете посылать не вели, ибо открытие их писменно от меня требовать хотят. Приложенные писма покорно прошу разослать верно. А Маркову поклонись.
Варшава 6 (17) дня Марта 1772 году.
20 (31) маия 1772 году. Варшава.
Сбирался я отвечать и благодарить вас, любезный Денис Иванович, за дружеское и приятное письмо от 24 апреля, но курьер отправляем будучи всякий день продолжился до сего вечера. Тапер он едет и от меня везеть вести о сокрушении пресловутого здешнего витязя Заремба, а что посылается от ифики и ерополитики, того не знаю. Думаю, что ответ на последние депеши. О сем поговорить с вами имею пространную материю, но как между вами и нами пропасть велика утвердися, то не могу бумаге вверить искренней моей к вам беседы. Доволствоватся буду изъявлением той благодарности и признания, которыми вам за письма ваши должен, и за уведомление в писме от 24 апреля, что вы ко мне писали. Второе же от 5 мая, как ни коротко, но оно мне потому было приятно, что и в самой скорости, успели хотя несколькими строками меня посетить и показать, что вы меня помните. Я и в севоднишнем письме к графу Никите Ивановичу коснулся несколько странной политики, которая мне не нравится; но не знаю, как будет принято. Претително мне бывает всегда о том писать, но умолчать кажется отяготится моя пред графом Никитою Ивановичем чистая совесть и душевная преданность. Буде что узнаете, крайнее одолжение сделаешь, мой любезной Денис Иванович, когда скажешь мне в дружеском писме с тою откровенностью, с которою я от тебя сие ожидаю, имея дружбы и доверенности ко мне…… {Оторвано.} Что вы отозвались на вопрос: не пишу ль я чево к вам? Таким образом, как вы пишите, весма я доволен. Прошу и теперь сохранить, чтоб писма мои к вам никому кроме вас известны не были, тем умножите вашу ко мне дружбу. Что Г. Сумо: отсуда отзывается, сказывал он мне то я сам, хотя писма писанного к нему до ныне не показывает; толко кажется, что до сентября целое столетие. Не можешь представить как тяжело, ибо на всяком шагу тово и глядя, что ввалишся с ним в какие либо неприятности, или и самую дурноту.
Благодарю вас душевно за посещение моих домашних и неоставление тех прозб, которыми вам скучаю, От брата вашего в доказательство, что он в добром здоровии, при сем писмо приложено. Я его здесь держу и держать буду, докуда черниговский полк суда будет, коему уже и быть я приказал. Он прежде был из нево выключен для тово, что не был у меня еще тогда этот полк в команде; но ныне паки ево в тотже причислять велю. Затем прости, мой друг сердечной. Приложенное писмо прошу верно доставить; а курьеру потверди, чтоб он к жене моей писем не удерживал, так как уже некоторые по недели их у себя держали. Обнимаю тебя душевно и останусь верной и истинной слуга А. Бибиков.
Ежели сын мой выздоровел, помогите, чтоб он скорей отправлен быть мог.
Р. S. Постарайся, мой друг, чтоб мой секретарь Картум скорей суда приехал. Он вами очень доволен, меня за вас благодарит. Хорошо коли б с моим сыном вы его отправили.
6 (17) июня 1772 г. из Варшавы[1].
Брата вашего поместил опять в Черниговский полк, ис которого было выключил по бывшим тогда обстоятельствам, ибо он выбывал в Элнтову команду. Приложенные яри сем писма вручить или отдать покорно прошу. А обо мне верить, что я с совершенною дружбою на век останусь ваш верный слуга. А. Б.
О действиях Сумо: ни в скасках сказать, ни пером описать нельзя. Толко уже упоминать болше не буду; пусть что хотят, то думают. Толко по милости ево стали мы совершенные почти Гишпанцы в Америке в главах По…. {Так в подлинном письме.}, хотя не действием, да всеми замашками и твержением.
Июня 14 дня 1772 году. Варшава.
Не хотел отпустить этих курьеров, моё любезный Денис Иванович, чтоб с тобою хотя нескольких слов не молвить. Приятно мне и отсудственно с вами говорить, а по крайней мере приводя на мысль твою дружбу, приятно о вас и размышлять. Дела наши военные и политические увидите вы из общих бумаг. Толко Сумо: выходит из всех вон пределов, а вот что скутил. Некто есть подскарбий Тизенгоузен, изстари наш друг был и есть и не по подземелью, да явно. У нево жили дети маленкия брата ево, которых он воспитывал. Невеска ево вышла за Казаковского, славного Казаковскава брата роднова, которой хоть неявно, да внутри тово-же мнения. Он дал тайно от меня писмо к Элмту, Борхше подканцлерши Литовской, которой муж главной наш злодей, а брат ей родной Заберс явной маршал конфедерации. Коховский с Борхшею пришол с командою в дом. Детей у Тизенгаузена взяли, хотели увести. Тизенгаузена не было в Гродне. Люди встревожились, сделали Садом, детей отняли; но по рекомендации посла прислал Елит 4 роты солдат и две пушки, дом развоевали, дети со страху ушли в лес. 14 часов пропадали, на силу отыскали и взяв отдали Борхше. Скажи мой друг: теперь лутче ли быть нам злодеем или приятелем? Когда Тизенгаузен ему в глаза о этом говорил, так он сказал: ты-де ко мне редко ездиш; да и для чево моей протекции в эхом деле не искал? Он отвечал: думал ли я, ваше превосходительство, что посол Русской войдет в наши домашние дела, и думал ли я, чтоб меня променять когда либо Двор Росийский мог на Казавовсково, Заберса и Борка, первых и главных своих противников. Словом сказать, мой друг, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Так мы поступаем. Жаль бедненкой Руси, а все то на ее щот ложится. Пожалуй постарайся, чтоб Кортумово дело скорей кончилось и он ко мне был отправлен. Это будет. Сумозбр… чирей на сердце. Братец твой захотел ехать с князем Петром Михайловичем Голицыным в деташемент. Я охотно на то согласился. Желаю, чтоб он что нибудь для себя успел; а во все время ево здесь пребывание я очень им был доволен. Прости, мой друг Денис Иванович, будь здоров и весел, а мне скучно и досадно, однако в каком положении ни буду всегда ваш верной и истинной слуга.