Если так сказано о подражании жизни святых, то чему можно уподобить подражание жизни Самого Господа?..
Теперь попытаемся исследовать, а исследовав, — систематизировать основные черты аскетики и мистики Франциска Ассизского и его ближайших учеников, также признанных католическою церковью великими святыми.
Первое, чему счёл необходимым посвятить свою жизнь бывший юный рыцарь, обратившийся к вере всего-навсего четыре года назад — это проповедь христианства в миру, апостольское служение, возрождение церкви46. В дальнейшем это стало правилом жизни и целью существования Ордена, им основанного47. Монашество в миру, по мысли Франциска, необходимо было утверждать несмотря ни на какие искушения, ибо такая жизнь «лучше и более ценна в очах Господа, чем пустынножительство»48. Пошёл он на такой шаг, не имея ни духовного руководства, ни знания опыта святых, исходя исключительно из собственного понимания христианства, точнее — полного непонимания его, как и всей духовной жизни. Ибо ниоткуда не видно, чтобы он был знаком с аскетическим наследием Церкви. Эта самостность является одной из самых очевидных и характерных черт его жизни.
Что мы здесь видим? Не что иное, как полное забвение смысла монашеского жительства! Ведь если мы посмотрим, что по этому поводу говорили святые и опытные отцы, не раз-другой как-то невзначай услышавшие о монашестве, но им и в нём жившие, то увидим нечто совершенно противоположное тому, о чём учил Франциск.
Так, преподобный Исаак Сирин, однажды приглашённый к себе живущим в миру духовным братом, отписал ему отказ, мотивируя его тем, что стоит ему выйти в мир из кельи своей, как настигнет его погибель души49; сравнивал монаха, вышедшего из монастыря, с рыбою, вынутою из воды50, а также — с ягнёнком, бегающим посреди волков51. С такою рыбою, умирающею на суше, сравнивает выходящего из монастыря монаха и сам преподобный Антоний Великий, основатель монашества52. Впрочем, что Франциску до Антония, который, оказывается, не знал «добродетели ощущения Христа в мире», открытой великим ассизцем53...
Святитель Игнатий Брянчанинов, уже в прошлом столетии, свидетельствует о том, что душа инока, отлучающегося из монастыря в город или селение, неизбежно повреждается; такой инок ранен ядовитой стрелой, пущенной диаволом, и чем чаще оставляет он монастырь, тем крепче эта стрела впивается в его тело, разливая свой яд по душе инока и отравляя её. Такой инок, любящий скитания по миру и предавшийся им, уже не имеет в себе ничего святого и «все подлейшие поступки, всякое беззаконие и злодеяние он считает позволительным себе, будучи увлечён и омрачён страстию миролюбия, вмещающею в себе служение всем страстям»54.
Как мы видим, никто ни из древних, ни из поздних святых и не помышлял о создании подобного образа жизни, видя в нём величайший вред для души. А если кто из монашествующих и служил миру, то, осознавая внутреннее противоречие сего служения монашескому подвигу, делал это не выходя из своей кельи, и только в том случае, когда получал на сей подвиг особое благословение. А что до причины, побудившей Франциска уйти в мир и закреплённой впоследствии в Уставе его Ордена (желание проповедничества), то виновником здесь, по слову преподобного Иоанна Лествичника, опять является дух тщеславия, рабом которого становится проводящий подобную жизнь монах55, ибо «намерение [бесов в том], чтобы чрез ложное смирение в мир возвратить нас»56. И «когда мы, на год или на несколько лет удалившись от своих родных, приобретём малое некоторое благоговение, или умиление, или воздержание, тогда суетные помыслы, приступивши, побуждают нас опять идти в отечество для назидания, говорят, и примера и пользы многих... Советуют они нам возвратиться в мир с тем, чтобы мы благополучно собранное в пристанище бедственно расточили в пучине»57.