Канон, созданный Кребийоном, почти не изменился за последующие тридцать лет, хотя каждый из продолжателей: Л. де Каюзак, Ж. Казот, Фужере де Монброн, Ш.-П. Дюкло, К.-А. Вуазенон, Ш. де Ла Морльер, Ф.-А. Шеврие и многие другие пытались внести что-то свое. Уже титульный лист втягивает читателя в шутливый волшебный мир, предлагает принять участие в литературной игре. В название вынесены обычно псевдовосточные имена героев, в подзаголовок — сказка китайская, индийская, зинзимуа, неправдоподобная, правдивая, аллегорическая, моральная. Выходные данные книги, практически всегда вымышленные (здесь сыграли роль цензурные запреты на романы и повести, усилившиеся после 1737 года), дополняют подзаголовки: «В Агре с привилегией Великого Могола»; «В Зевках, у Сони, в типографии Храпуна»; «Напечатал там, где сумел»; они берут на себя функции пародийного предисловия. Далее следует либо авторское предуведомление об истории, толкование этого «священного» текста, его жанра, либо обрамление в традиции «Тысячи и одной ночи», а затем — шутливая мораль (она может быть и в конце) и краткое описание места действия — волшебной страны.
В сюжетах повестей используется несколько повествовательных блоков. Начало как в традиционных сказках: рождение героя, дары фей, предсказание судьбы, запреты, поиски подходящего жениха или невесты. Далее следует светское «обучение» юноши, освоение «искусства любви» (заимствованное из романов «антивоспитания»). Оно может занимать от двух до ста пятидесяти страниц: первое появление героя в обществе, знакомство под руководством записного щеголя с галантным языком и правилами поведения, первое любовное приключение, серия легких побед, скука, первое искреннее чувство, перевоспитание. Традиционные сказочные «брачные испытания» в повестях разыгрываются, как правило, не только в «светском», но и в «волшебном» вариантах. Завершение любовного образования юноши обычно берет на себя фея. Она же из ревности похищает героиню, занимается ее «светским воспитанием», и принцу приходится искать и освобождать любимую, после чего играется свадьба. Далее этого может последовать второй ход, но уже с переменой ролей: злой дух похищает героиню, но, не сумев склонить ее к любви, заколдовывает либо ее, либо героя, мешая их супружеской жизни. Чары развеиваются лишь после соединения героини с духом, принявшим облик мужа. Но это полная схема, а конкретные произведения отличаются и отбором, и последовательностью соединения повествовательных элементов, причем «мужской» вариант сюжета встречается чаще, чем «женский».
Борьба двух жанров — сказки и романа — проявляется и в стилистике галантных волшебных повестей, где сталкиваются целые пласты «восточной» и «французской», «светской» лексики, и в описании персонажей, их характеров, быта, нравов, и в композиции, где соперничают различные точки зрения, где события, мотивировки подчиняются противоположным логикам действия. Более того, авторы не только не старались сгладить эти противоречия, а — напротив — постоянно подчеркивали издевательскими названиями глав, введением в текст фигуры рассказчика и слушателя, обсуждающих произведения, предлагающих иные толкования событий, варианты дальнейшего развития действия. Внешняя рамочная конструкция дополнительно давила на сюжет, деформировала его. Разрушение единства повествовательного ряда, ослабление постоянно повторяющейся и потому легко предсказуемой сюжетной схемы вызвали к жизни новые типы внутренних связей между эпизодами. Наиболее характерный прием (нередко считающийся достоянием прозы XX века, но на самом деле частенько встречающийся в «игровых» произведениях эпохи Просвещения) — введение параллельно развивающейся темы (книги, театра — как в «Биби» Шеврие), которая как бы дублирует основное действие, отмечает центральные события.
Общее направление развития французской прозы XVIII века — и «реалистической», и «волшебной» — определяли главным образом писатели второго ряда, создававшие жанровые каноны. Великие, те, кто прославил эпоху Просвещения, — Вольтер, Дидро, Руссо — переосмысливали устойчивые схемы, ломали их, но не могли так или иначе не использовать их в своих произведениях. Наименее ярко сказочная традиция проявилась в творчестве Руссо. Его «Королева-причудница» — пародийное соединение композиционных приемов сказочной повести и сюжета дидактической сказки, причем действие неожиданно заканчивается сразу после экспозиции (дары фей) — в тот момент, когда оно только должно было начаться. Тот же прием — обман читательского ожидания,[7] отказ от возможностей, предлагаемых жанровым каноном, — использовал и Вольтер в «Белом и черном» (1764) и «Кривом крючнике» (1747, опубл. в 1774), в какой-то степени предвосхищающем «Красавицу по воле случая» Казота. Наиболее точно соответствует сказочным схемам его стихотворная сказка «Что нравится дамам» (1763), продолжившая традиции Лафонтена и Перро. Волшебные элементы постоянно возникают в философских повестях Вольтера — в экспозиции «Принцессы Вавилонской» (1768), в «Белом быке» (1774), построенном на мотиве волшебной метаморфозы, в «Задиге» (1747), философском романе, составленном из отдельных притч.
7
Наиболее эффектно это проделал Готье де Мондорж в «Новой брошюре» (1746), оборвав текст на полуслове, на 188-й странице. В послесловии он объяснил, что держал пари, что напишет книгу такого размера, и теперь, выиграв, прощается с читателем. В списке опечаток он предложил публике вычеркнуть из книги все замеченные глупости.