Всего было составлено ни много ни мало — около одиннадцати тысяч таких писем, каждое из которых было подписано лично кандидатом. Их адресатов — фермеров или ремесленников — уже почти не надо было агитировать. Не только их голоса, но и голоса членов их семей и соседей находились теперь «в кармане» у Рузвельта, которого они считали своим человеком.
Рузвельт и Хоув договорились еще об одном приеме предвыборной агитации. Они решили поместить во всех местных газетах рекламные объявления, набранные крупным шрифтом, чтобы они занимали целую полосу. Первое гласило: «Фермеры! Внимание! Настало время остановить грабительские действия бесчестных оптовых скупщиков… Если Франклин Д. Рузвельт говорит, что он за что-то борется, это значит, что он не остановится, пока не выиграет, — вы это знаете»{97}. Через некоторое время реклама вновь появлялась в провинциальных газетах, чуть иная по содержанию, но с такими же обещаниями и столь же энергичным напором.
Подобный стиль предвыборной агитации Франклин Рузвельт будет широко использовать и в будущем, во время своих президентских кампаний.
Помимо прочего, у Хоува обнаружилась способность чуть ли не интуитивно предвидеть политические события и намечать соответствующую тактику. Нередко бывало, что Луис, выслушав мнения, долго молчал и вдруг заявлял, что следует поступить прямо противоположным образом. «Я так чувствую», — заявлял он возмущенным оппонентам, отказываясь логически объяснить причину. Почти во всех случаях он оказывался прав.
Вновь избранный в сенат штата Рузвельт на этот раз не арендовал дом, а подобно остальным законодателям поселился в отеле. Наблюдатели сделали вывод, что он не собирается надолго задерживаться в провинции, а метит на более высокий пост.
Законодатели штата уже не рассматривали молодого Рузвельта (ему исполнилось только 30 лет) в качестве новичка на политико-правовом поле. В качестве старожила и довольно известной личности он был избран председателем комитета по сельскому хозяйству, вошел в состав созданного ранее комитета по лесному и рыбному хозяйству, переименованному теперь в комитет по консервации, а также стал членом еще трех сенатских комитетов — по железным дорогам, военным делам и кодификации.
Был, правда, один вопрос, вызвавший острые прения в сенате штата, относительно которого мы встречаем почти противоположные свидетельства о позиции Рузвельта. Речь идет о внесенном по инициативе Ф. Перкинс законопроекте, предусматривавшем для женщин и детей ограничение рабочей недели 54 часами, то есть введение девятичасового рабочего дня при шестидневной рабочей неделе. Проект был принят к обсуждению, но застрял в подготовительном комитете. Его противники в качестве аргумента ссылались не только на свободу предпринимательства, но и на то, что в результате сокращения рабочего дня женщины станут развратничать, а дети хулиганить!..
Перкинс вспоминала, что она уговаривала Рузвельта специально заняться проталкиванием этого законопроекта, но он отнесся к ее просьбе прохладно, заявив, что у него есть более важные дела. Она, правда, признавала, что при сенатском голосовании Рузвельт высказался в пользу закона, но сделала оговорку, что на заседании он не присутствовал, а голосовал заочно{98}.
Сам же Рузвельт и некоторые близкие к нему деятели, прежде всего Л. Хоув, рассказывали совершенно иную, весьма драматическую историю. Когда Рузвельт уже был избран президентом, но еще не вступил в должность, в одной из влиятельных газет появилась статья Хоува{99} о том, как Рузвельт устроил так называемый филибастер[10].
Для принятия закона не хватало голоса одного сенатора, который не успел приехать из Нью-Йорка и опаздывал на заседание. Слово взял Рузвельт и стал долго, медленно и нудно читать лекцию о породах и поведении птиц в его родном графстве Датчес. «Мы не желаем слушать диссертацию по орнитологии!» — гневно закричал кто-то из сенаторов-республиканцев, его поддержали и другие. Но Рузвельт нагло уверял, что его лекция имеет прямое отношение к теме: птицы, подобно людям, нуждаются в отдыхе, поэтому они отправляются в свои гнезда, как только наступает сумрак.
Вся эта демонстративная болтовня продолжалась долго — благо в сенате не существовало регламента, ограничивавшего длительность выступления. Наконец в дверях появился опоздавший демократ Тим Салливан, и Рузвельт, ухмыляясь, произнес: «Уже поздно, и я не буду более злоупотреблять вашим терпением». Тотчас после этого состоялось голосование, и закон был принят большинством не в один, а в два голоса.
10
Филибастер (от слова «флибустьер») — в американской политической практике искусственное затягивание прений перед голосованием, при этом выступления не регламентируются. Правда, может быть использована процедура «клочер» («закрытие»), которая лимитирует выступления одним часом, но она применяется крайне редко, так как считается, что это ограничивает права сенаторов.