По словам де лас Торреса, Гитлер ушел со встречи, ворча: «С этим малым дела не сделаешь» (mit diesem Keri ist nichts zu machen)88. Ясно, что, если бы Гитлер пригрозил Испании двумястами дивизиями, у него вряд ли вырвалась бы фраза, отдающая бессилием126. Переговоры закончились в 18.05, и после короткого перерыва, во время которого встретились Серрано Суньер и Риббентроп, в вагоне Гитлера был дан обед. Согласно фельдмаршалу Кейтелю, успевшему поговорить с фюрером в ходе обеда, «Гитлер, весьма разочарованный отношением испанцев, был готов в любой момент прервать переговоры. Каудильо сильно раздражал его. Особенно ему не нравилась роль, которую играл Суньер, министр иностранных дел. Франко, говорил Гитлер, в кармане у Суньера»89.
Потом два министра иностранных дел начали составлять заключительный протокол90. Примечательно: Серрано Суньер во время беседы с Риббентропом «заметил в заключение, что каудильо неточно понял некоторые конкретные вопросы, затронутые в переговорах с фюрером». В частности, он никак не мог понять, что Гитлер хочет сотрудничать с Петэном, который, по мнению Франко, изжил себя91. Серрано Суньер выразил Риббентропу свое удивление новым курсом Гитлера в отношении французской Африки и сожаление по поводу того, что «это сделает неосуществимыми большинство притязаний Испании». Тем не менее в соответствии с высказанными ранее пожеланиями Франко он согласился подписать секретный протокол. В письменном соглашении не была удовлетворена также просьба об изменении пиренейской границы, в результате чего французская Каталония отошла бы к Испании92.
До завершения переговоров документ не был закончен. Неизвестно, о чем беседовали каудильо и фюрер, пока их министры вели переговоры, но кажется, в отсутствие Риббентропа, Гитлеру удалось снова оживить энтузиазм Франко в отношении Третьего рейха. При расставании каудильо взволнованно заявил о своей преданности Оси: «Несмотря на сказанное мною, если придет день, ко.г-да у Германии действительно возникнет необходимость во мне, я безоговорочно встану на ее сторону, не выдвигая никаких требований». К облегчению Серрано Суньера, германский переводчик не стал переводить этого, сочтя слова Франко формальной любезностью93.
В том, что сказал каудильо Серрано Суньеру после окончания переговоров, проявились наивность и алчность: «Невыносимые люди; они хотят, чтобы мы воевали, ничего не получив взамен; им нельзя доверять, если в том, что мы подпишем, они официально не возьмут на себя четкие обязательства предоставить нам те территории, которые, как я объяснил, по праву принадлежат нам. На иных условиях мы сейчас в войну не вступим. Эта новая жертва будет оправданной лишь в том случае, если они по взаимной договоренности предоставят нам то, что станет основой нашей империи. Не взяв на себя официальных обязательств сейчас, после победы, они не дадут нам ничего»94. Более всего поражает в тираде Франко его подспудная вера в значимость «официальных обязательств» со стороны Гитлера. Это заявление и весь ход переговоров делают бессмысленными позднейшие утверждения Франко и Серрано Суньера о том, что они держали фюрера на расстоянии. Их решимость была направлена не на сохранение нейтралитета, а на создание основы колониальной империи. Им повезло, что Гитлер, связанный другими обязательствами, не мог удовлетворить их имперские амбиции. Так что нейтралитет стал для них в некотором роде утешительным призом.
После окончания встречи, когда поезд Франко наконец тронулся, его так дернуло, что каудильо чуть не упал на площадке, но генерал Москардо поддержал его. Всю дорогу до Сан-Себастьяна шел сильный дождь, и крыши вагонов прозванного «перерывом в общественных работах» старого поезда, которым пользовался еще Альфонс XIII, протекали; на Франко и Серрано Суньера капало95. По возвращении в Паласио-де-Айете каудильо и его свояк с двух до трех ночи работали над текстом протокола. Текст, заранее подготовленный немцами, призывал Испанию вступить в войну, когда рейх сочтет это необходимым. Франко и куньядиссимус пытались найти менее жесткую формулировку, которая оставила бы им место для торга. Перед рассветом появился генерал Эухе-нио Эспиноса де лос Монтерос, испанский посол в Германии, и сообщил, что немцы проявляют нетерпение. Текст отправили с ним в Андай. Риббентроп отказался принять мелкие поправки к протоколу, но Серрано Суньер утаил это от Франко96. Несмотря на всю туманность формулировок, протокол содержал официальное обязательство Испании вступить в войну на стороне Германии97.
126
31 октября, через семь дней после Андая, Серрано Суньер встретился с американским послом Уэдделлом и трижды повторил, что «Гитлер и Муссолини не оказывали на Франко никакого давления, даже и пальцем не шевельнули, чтобы втянуть Испанию в войну».