После ухода куньядиссимуса испанская политика стала меняться, хотя многочисленные публичные заявления утверждали обратное. Девятого сентября Хордана сказал в беседе с послом вишистской Франции, что настоящий вершитель внешней политики — Франко, а он — не более чем «послушный исполнитель»91. Тем не менее расположение Хорданы к Союзникам постепенно возымело эффект, несмотря на упорство генералиссимуса, все еше надеющегося на военный успех стран Оси. Подконтрольная испанская пресса утверждала, что преемственность внешней политики не будет нарушена92. Эту же мысль выразил Франко в заискивающем послании, направленном Муссолини 18 сентября 1942 года: «Изменения, произведенные в испанском правительстве, ни в какой мере не затрагивают наши позиции по международным делам, а призваны лишь укрепить нашу внутреннюю политику»93. Ничто в тот момент не побуждало каудильо писать в столь услужливом тоне. Скорее напротив. Обсуждение выбора направления внешней политики на четырехдневном заседании кабинета, проходившем 17-го, 18-го, 19-го и 21 сентября, превратилось в настоящую битву. Заключительное сообщение выявило конфликт между Хорда-ной и Арресе94. В этом сообщении испанская внешняя политика увязывалась с «императивами нового европейского порядка», однако Португалия и Латинская Америка упоминались в благожелательном духе, что отражало желание Хорданы навести мосты с Британией и Америкой. В свете масштаба приготовлений к операции «Факел», которые проходили в Гибралтаре, это .свидетельствовало о здравом смысле. Однако большая часть сообщения наводила на мысль о том, что ближайшее окружение Франко весьма привержено странам Оси95.
На заседаниях кабинета каудильо обычно сидел как молчаливый арбитр, держа свою точку зрения при себе и позволяя другим возможность занять определенную позицию. Перетряска правительства из-за Бегоньи накануне операции «Факел» оказалась явно на руку Союзникам, даже если Франко и не желал этого. В июне, находясь в Италии, Серрано Суньер сказал Чано, что, несмотря на неподготовленность Испании к войне, она наверняка «вынет меч из ножен» в случае высадки Союзников в Северной Африке96. Миниатюрный167 Хордана пользовался хорошей репутацией благодаря своей обходительности, прямоте, честности и разумной осторожности. Он внес элемент здравомыслия в испанскую внешнюю политику, чего ей явно недоставало в течение предыдущих трех лет. Его пресс-служба говорила об испанской военной мощи так, как положено тем, кто намерен обороняться от вторжения, а не языком имперских завоевателей. Лиссабон был весьма доволен его назначением97. Хейес быстро разглядел в определенных действиях Хорданы сдвиги к лучшему в отношении к Союзникам. Назначение Хосе Пана де Соралусе (Soraluce) заместителем министра иностранных дел широко комментировалось как про-союзнический жест98. Вместе с тем в Берлине назначение Хорданы не считали антигерманским шагом.
Удовлетворенный разрешением кризиса из-за Бегоньи, Гитлер все же был по-прежнему недоволен каудильо. С середины 1942 года было запрещено произносить имя Франко в его присутствии. Тридцать первого мая 1942 года каудильо присвоил все генеральские регалии святому Фуэнсисле (San Fuencisla), покровителю Сеговии — в ознаменование чудесного спасения города, который оборонял генерал Варела99. Фюрер прокомментировал это так: «У меня самые серьезные сомнения по поводу того, что из подобной бессмыслицы выйдет что-нибудь путное. С откровенным скептицизмом наблюдая за событиями в Испании, я уже решил, что при случае могу посетить любую страну Европы, но только не эту»100. Выразив сожаления в связи с тем, что Германия поддерживала Франко во время Гражданской войны, Гитлер заметил: «Настоящая трагедия для Испании — смерть генерала Молы». Летом 1942 года он сказал о Франко: «Очевидно, он не может преодолеть влияния Серрано Суньера, хотя тот олицетворяет собою проповедника от политики и дерзко играет в бесчестную игру с державами Оси». Гитлер был удовлетворен падением Серрано, а это опровергает последующие утверждения о том, что, сместив куньядиссимуса, Франко хотел дистанцироваться от Третьего рейха101.
167
Хор писал о нем: «маленький до незначительности», «когда он сидел в своем кресле, его ноги не доставали до пола».