Большая часть франкистов считали Карреро Бланко гарантом истинного франкизма. Однако в высших сферах режима стремление Карреро видеть наследником Франко Хуана Карлоса делало его объектом ревнивого подозрения. Распространился слух, будто в сентябре 1967 года каудильо перенес кровоизлияние в мозг, поэтому передал часть власти Карреро Бланко71. Об этом не упоминают в воспоминаниях те, кто регулярно встречался с Франко. И все же, озабоченные тем, что недееспособный каудильо оказался в руках Лопеса Родо и группы членов «Опус Деи», неперестроившиеся франкисты приняли свои меры. Они опасались, что, поддерживая Хуана Карлоса, Франко откроет дорогу либеральной монархии, и уж по крайней мере такой, которая положит конец монопольным привилегиям — достоянию Фаланги-Движения. В середине 60-х годов пресса Движения развернула настоящую войну против «Опус Деи». Каудильо так комментировал это: «Единственные газеты, которые не прислушиваются к тому, что говорят их владельцы, — это газеты Движения»72.
Тайную борьбу вели и ближайшие к Франко лица, обитатели дворца Пардо, придерживавшиеся правых взглядов. Они стремились к тому, чтобы все более дряхлеющий каудильо законсервировал существующую политическую систему. К ним относились Кристобаль Мартинес-Бордиу, донья Кармен и такие твердые фалангисты, как Хирон. Они имели связи с другими надежными приверженцами режима в армии, считавшими ее преторианской гвардией режима. Они, вероятно, испытывали удовлетворение оттого, что к концу 60-х большинство высших так называемых «голубых»244, или фалангистских, генералов (generales azules) — Альфонсо Перес Виньета (Vineta), Томас Гарсиа Ребулль, Карлос Иниеста (Iniesta) Кано и Анхель Кампано Лопес — занимали ключевые оперативные позиции. В последние годы Франко из-за болезни и лекарств завладевала то одна, то другая группа. Изначально он, разделяя взгляды Карреро Бланко — Лопеса Родо, намеревался осуществить переход к авторитарной монархии. Однако чем больше старел каудильо, тем внимательнее прислушивался к тревожным сообщениям интриганов. Его политическая энергия явно шла на убыль, он меньше интересовался прессой и тем, что делают его министры. Изолированному от жизни Франко приходилось просить Фрагу, Солиса и других министров подыскать кандидатуры на высокие посты: «Вы вращаетесь в мире и можете помочь мне. Я так долго сижу взаперти, что уже никого не знаю»73. Если каудильо не уезжал на охоту, то смотрел телевизор или кино. Появление в Испании цветного телевидения еще сильнее привязало Франко к экрану74.
В новых кортесах, которые начали свою работу 17 ноября 1967 года, третья часть депутатов была избрана главами семейств. Это не означало особой либерализации: все депутаты были членами Фаланги, а примерно половину из них составляли высокие сотрудники госаппарата. Во всяком случае, как отметил Франко в разговоре с одним из своих министров, кортесы не обладали самостоятельностью. Только каудильо мог санкционировать принятие законов75. За день до открытия работы кортесов Франко сказал Пакону, что не воспользуется этим случаем для объявления о перестановках в правительстве. Стараясь умалить значимость назначения Карреро на пост вице-председателя правительства, каудильо заявил, что «конституция», по которой в случае его смерти будет назначен премьер-министр, делает это необходимым, но, к счастью, в этом нет нужды76. В своей речи на открытии кортесов он с издевкой отозвался о тех, кто желает возврата к либеральной демократии. В речи содержались намеки на возможность послаблений (apertura), но каудильо подчеркнул, что если и так, то в весьма узких границах77.
В день семидесятипятилетия Франко сказал кузену, что чувствует себя крепким, но не надеется дожить до девяноста лет78. Его политические инстинкты приобретали склеротический характер. Возмущенный в начале 1968 года беспорядками в университетах, Франко твердо решил, что это дело рук зарубежных агитаторов, а радикальных священников назвал замаскировавшимися коммунистами79. Его обрадовало, что генерал, командующий Барселонским военным округом, силой подавил выступления левых и либеральных священнослужителей и студентов университетов8?.
О монархической газете «А-бэ-сэ» он говорил как о «враге». Его решимость не допустить прихода на трон дона Хуана базировалась не столько на неприятии нынешних взглядов претендента, сколько на тлеющем недовольстве его Лозаннским манифестом 1945 года. Отношение Франко к дону Хуану и сомнения в вопросе о монархическом наследовании обрушились в связи с празднованием 30 января 1968 года рождения Фелипе, сына Хуана Карлоса. На крестины из Ниццы прилетела королева Виктория-Евгения, вдова Альфонса XIII, мать дона Хуана и бабушка Хуана Карлоса. Франко отказался встретить ее в аэропорту Барахас. «Вы должны понять, ваше высочество, —объяснял он Хуану Карлосу, — что я не могу компрометировать государство, появившись там». На это Хуан Карлос сухо возразил ему, что в Органическом законе государства он связал будущее государства с монархией. Каудильо отказался принять дона Хуана. Франко рассердило, что несколько министров — Кастиэлья, Эспиноса Сан-Мартин и Лора Тамайо — поехали в аэропорт, не спросив у него разрешения. Он удержал от этого Алонсо Вегу. Один лишь Антонио Мариа Ориоль, министр финансов, на которого были возложены официальные обязанности по поддержанию отношений с королевским семейством, отправился в аэропорт с благословения каудильо. На церемонии крещения маленького Фелипе, где присутствовали дон Хуан и принц Хуан Карлос, Виктория-Евгения, улучив момент, сказала каудильо: «Что ж, Франко, перед вами три Бурбона. Решайте». Тот промолчал81.