Двадцатого августа, во время пребывания Франко в Мадриде, он посетил военное министерство и встретился с заместителем министра, который напомнил Франко о необходимости нанести визит министру. На другой день Франко пришел в министерство. На личной встрече Асанья выговорил ему за прощальную речь в Сарагосской академии. Внешне Франко спокойно выслушал замечания, но Асанью это безразличие не обмануло. Он потом записал в дневнике, что Франко «старается казаться искренним, но все это сплошное лицемерие». Асанья предостерег Франко несколько свысока, что друзья и поклонники могут завести его слишком далеко. Франко возразил и заявил о своей лояльности, хотя и признал, что враги республики из лагеря монархистов хотят видеть его на своей стороне. Заодно он воспользовался случаем проинформировать министра, что считает закрытие академии серьезной ошибкой. Когда Асанья намекнул Франко, что собирается прибегнуть к его услугам, молодой генерал заметил с ироничной улыбкой: «И чтобы прибегнуть к моим услугам, за мной установили слежку на полицейском автомобиле! Нужно понимать, что я никуда не хожу». Асанья смутился и велел прекратить слежку50.
Двуличный Франко, каким он выглядит в воспоминаниях Асаньи, полностью соответствует тому, каким он видится в документе, написанном им в защиту своей речи при закрытии академии32. Асанья еще проявил снисходительность к Франко, уверенный, что сможет приручить его51. Похоже, он просчитался, решив, что Франко можно манипулировать, как его братом, к которому Асанья, хорошо знавший Рамона, испытывал неприязнь и презрение.
В начале мая Франко отказали в разрешении защищать Беренгера в трибунале. Но Высший совет армии (Consejo Supremo del Ejėrcito) вскоре отменил ордер на арест Беренгера, а Молу 3 июля постановил освободить Верховный трибунал (Tribunal Supremo). Тем не менее «дело об ответственности» продолжало оставаться предметом глубоких раздоров, и умеренные члены правительства, включая Асанью, хотели бы похоронить его. После ожесточенных дебатов 26 августа кортесы поручили «Комитету по ответственности» разобраться с политическими и административными нарушениями в Марокко, репрессиями в Каталонии в период с 1919-го по 1923 год, военным переворотом 1923 года, диктатурами Примо де Риверы и Беренгера и трибуналом над мятежниками из Хаки52. К возмущению Асаньи, который справедливо считал, что деятельность комитета наносит ущерб республике, несколько престарелых генералов из правительства Примо де Риверы в начале сентября оказались под арестом53.
Враждебность части офицеров и сомнения многих из них по поводу правильности курса, взятого республикой, усилились в ходе обсуждения проекта новой конституции, проводившегося с середины августа до конца года. Статьи светского характера, особенно те, что были направлены на ослабление влияния Церкви на образование, вызвали истерическую реакцию на страницах правой прессы. Решимость республиканцев и социалистов, составлявших большинство в парламенте, провести эти статьи в жизнь привела к отставке двух видных членов кабинета. Это были консервативный премьер-министр Нисето Алкала Самора и министр внутренних дел Мигель Маура Гамасо. Асанья стал премьер-министром, оставаясь военным министром. Пресса правых подняла крик, что этим «само существование Испании поставлено под угрозу»54.
Сообщения правой прессы об анархии в стране и апокалиптические предсказания о возможных последствиях реализации конституционных положений, а также неукротимая решимость левых республиканцев довести до конца «дело об ответственности» нагнетали напряженность в среде армейских офицеров. По мнению большинства из них, одни генералы, обвиняемые в мятеже, на самом деле в 1923 году лишь пытались остановить сползание страны к анархии, тогда как другие — Беренгер и Фернандес де Эредиа — были привлечены к суду именно за подавление мятежа в Хаке. О бывшем командующем Арагонским военным округом Фернандесе де Эредиа говорили как о человеке, поставившем подпись под смертными приговорами. Плакаты, книги и даже пьеса Рафаэля Альберти «Фер-мин Галан» воспевали «мучеников республики». Рамон Франко посвятил свою книгу «Мадрид под бомбами» (Madrid bajo las bombas) «мученикам свободы капитанам Галану и Гарсиа Эрнандесу, убитым в воскресенье 14 декабря 1930 года испанской реакцией, воплощенной в монархии Альфонса XIII и его правительстве под руководством генерала Дамасо Беренгера». Офицерский корпус, за исключением самых убежденных республиканцев, проявлял недовольство тем, что из Галана и Гарсиа Эрнандеса делают святых. Франко особенно возмущал тот факт, что в республике действуют двойные стандарты: с одной стороны, собираются пересматривать повышения офицеров, произведенные в 20-х годах, а с другой — насаждают неприкрытый фаворитизм по отношению к тем, кто помогал ее становлению. По иронии судьбы Рамон Франко оказался на посту генерального директора службы аэронавтики. Но брат Франко злоупотребил своей должностью и принял участие в заговоре анархистов против республики. Своего поста он лишился, а от тюрьмы его спасло только избрание депутатом парламента от Барселоны, а также поддержка коллег-масонов55.
32
Тут есть несостыковка с версией, данной Франко своим друзьям и биографу Хоакину Ар-рарасу. По версии Франко, Асанья сказал: «Я перечел ваш из ряда вон выходящий приказ по академии и хотел бы верить, что вы не имеете в виду то, что там написано». На это Франко якобы ответил ему: «Сеньор министр, я никогда не пишу того, чего заранее не обдумал». Версия Асаньи, написанная по горячим следам, вызывает большее доверие, чем та, что была предложена самим Франко шесть лет спустя в разгар Гражданской войны.