Письмо было шедевром двусмысленности. В нем явно угадывался намек на то, что,' если Касарес вернет Франко на верхушку властной пирамиды, заговоры прекратятся. На этой стадии Франко со всей очевидностью предпочитал установить тот порядок, который соответствовал его идеалам, с помощью правительственных санкций, а не путем переворота, в результате которого можно потерять все. Позже его апологеты извели немало чернил, чтобы показать, будто это письмо было мастерской попыткой Франко-заговорщика сбить Касареса со следа и убедить его прекратить увольнения заговорщиков и замену их на верных республике людей и смелым предупреждением лояльного офицера, которое оказалось проигнорировано военным министром41. На самом деле письмо имело ту же цель, что и обращение Франко к Портеле в середине февраля. Франко был готов подавить революционные беспорядки, как он это сделал в Астурии в 1934 году, и теперь в осторожных выражениях предлагал свои услуги. И если, мол, Касарес примет его предложение, то не будет никакой необходимости в восстании. Таковы были тогдашние воззрения Франко42.
Правительство Народного фронта не разделяло мнения о необходимости подавления народных масс. Во всяком случае, Касарес не обратил должного внимания на записку Франко. Если бы обратил, то дальнейший ход событий был бы наверняка совсем иным. Если Франко имел основания для такого письма, Касарес должен был бы разделить его озабоченность. Если же, по его мнению, Франко злоупотребил своим положением, то нужно было бы применить против Франко дисциплинарные меры. Отсутствие реакции со стороны премьер-министра только укрепило Франко в выборе пути сопротивления режиму.
Письмо Франко — это типичный пример его поразительного самомнения, его уверенности в праве говорить за всю армию. В то же время масса околичностей в письме отразила ту самую непостижимую хитрость (retranca) галисийских крестьян. Когда Франко писал это письмо, он еще не стоял в строю заговорщиков. Желание Франко быть среди победителей, не подвергая себя риску, вряд ли делало его харизматическим лидером, хотя в этих его повадках можно обнаружить источник его лавирования во время Второй мировой войны. Одновременно с письмом Касаресу генерал Франко направил письма двум армейским коллегам: полковнику Мигелю Кампинсу, своему помощнику по Сарагосской академии, ныне командиру легкого пехотного батальона в Каталонии, и полковнику Франсиско Мартину Морено, начальнику штаба испанских войск в Марокко, с которым Франко служил, когда был там командующим. Как ясно видно из писем, Франко, еще формально не находясь в рядах заговорщиков, выражал беспокойство, что политическая ситуация может значительно ухудшиться, и армии придется вмешаться. И спрашивал, пойдут ли они вместе с ним, если такое случится. Мартин Морено в ответ написал, что если Франко прибудет в Тетуан, то он готов встать под его начало — «но ни под чье другое». Кампинс, напротив, ответил, что он лоялен правительству и республике и возражает против вмешательства армии. Тем самым он подписал себе смертный приговор43.
Спустя несколько дней после того, как Франко отправил письмо Касаресу, произошло распределение ролей между заговорщиками. Франко должен был поднять восстание в Марокко. Кабанельяс брал на себя Сарагосу, Мола — Наварру и Бургос, Саликет — Вальядолид, Вильегас — Мадрид, Гонсалес Карраско — Бургос, Годед — Валенсию, хотя Годеда больше привлекал Бургос44. Мола и другие заговорщики не хотели выступать без Франко. Он пользовался огромным влиянием в офицерском корпусе. Ведь ему довелось быть начальником и военной академии, и генерального штаба. Он также пользовался полным доверием испанских частей в Марокко. Переворот имел мало шансов на успех без участия в нем марокканской армии, и Франко был самым очевидным претендентом на место ее командующего. Но в начале лета 1936 года Франко все еще ждал приглашения от правительства. Кальво Сотело часто ловил Серрано Сунь-ера в коридорах кортесов и приставал с вопросами: «О чем думает твой свояк? Что он делает? Он разве не понимает, что поставлено на карту?»45
Нежелание четко определить свою позицию и осторожность в контактах привели к тому, что среди друзей Франко заработал насмешливое прозвище Мисс Канарские Острова-36. Санхурхо, по-прежнему обиженный на Франко за его отказ присоединиться к нему в 1932 году, сказал, что «Франко не сделает ничего, что бы его скомпрометировало, он будет всегда оставаться в тени, потому что он хитрый (сисо)». Слышали также, как Санхурхо говорил, что восстание все равно произойдет — «с Франкито или без него»46. Было много хороших генералов, которые участвовали в заговоре, и еще больше таких, которые не участвовали. Колебания Франко раздражали Молу и Санхурхо не потому, что они теряли компетентного военачальника и не могли решить каких-то технических проблем. Им нужно было иметь этого человека в своей команде, так как они понимали, что его согласие положительно повлияет на многих других. Он был «светофором военной политики», как выразился Хосе Мариа Пеман3847.
38
Пеман, насмешливый и остроумный поэт и драматург, состоял членом ультраправой монархической группировки «Испанское действие».