Он полагал, что еще не время. К тому же «быть одним среди равных» его не устраивало. Для того, чтобы отпали все сомнения о его верховенстве, нужны были убедительные победы.
Самоотверженные, не щадящие жизни, но необученные и необстрелянные отряды народной милиции, имевшие к тому же весьма смутное представление о воинской дисциплине, не смогли в эти первые недели «большой войны» стать непреодолимым препятствием на пути мятежников. 3 сентября отряды Ягуэ вступили в Талаверу де ла Рейна. Впереди были Толедо и Мадрид.
27 сентября колонны, ведомые Ягуэ, взяли Толедо, освободив кадетов, засевших в Алькасаре, где размещалось военное училище, именуемое Академией, которое закончил в свое время Франко. Полковник Москарде, возглавлявший оборону Алькасара, и потерявший в боях сына, стал заметной фигурой в мифологии франкизма.
До Мадрида оставалось менее 80 км.
Еще во время боев за Алькасар генерал А. Кинделан предупредил Франко: «Толедо может стоить Мадрида». На что Франко напомнил генералу о значении «духовного фактора» и добавил: «Через восемь дней мы будем в Мадриде» [66].
Ощущая себя хозяином положения, он решил, что настал его час.
Впервые свои претензии на пост главнокомандующего он заявил 12 сентября. С трудом он все-таки добился желаемого. Однако Франко стремился к большему. 29 сентября на новом совещании, которое проходило на аэродроме Саламанки, преодолев сопротивление сторонников Молы, он настоял на принятии формулировки проекта, подготовленного его адептом Кинделаном и его братом Николасом, дававшей Франко не только военную, но и гражданскую власть: «Звание генералиссимуса влечет за собой на время войны и функцию главы правительства».
Сам Франко позднее скажет: «Я никогда бы не принял назначение, которое ограничивало бы мою юрисдикцию или срок пребывания на посту». 1 октября в тронном зале «Капитонии Хенераль» в Бургосе Франко первым своим декретом объявил себя главой государства. После прочтения декрета он произнес речь: «Вы отдали в мои руки Испанию. Мой шаг будет твердым, мой пульс не будет трепетать. Я добьюсь, чтобы Испания заняла место, предназначенное ее исторической судьбой» [67]. В речи с балкона он взял иную тональность: «Мы будем править для народа… Ни один испанский очаг не погаснет, ни один рабочий не будет нуждаться в хлебе, так как те, кто имеет слишком много, должны будут лишить себя части своих богатств в пользу обездоленных. Если понадобится, мы осуществим социальную справедливость твердой рукой… Надо верить в Бога и Родину, потому что человек, не имеющий веры, это уже не человек, не испанец, никто» [68].
Несколько дней спустя Франко перенес свою штаб-квартиру в Саламанку — епископ Пла-и-Даниэль уступил ему свою резиденцию. Туда же переехала и его семья — Кармен Пола, дочь Карменсита или Нанука, как звал ее отец, возвратившиеся из Франции. Там же были генеральный штаб, главный секретариат, руководимый братом диктатора Николасом, дипломатическая служба, во главе которой стоял Сангронис, служба пропаганды, руководимая Мильяном Астраем, служба прессы во главе с Л. Болином. Духовником Франко был отец Биларт, секретарем — «Пакон».
Казалось, ничто не могло омрачить настроения Франко, добившегося власти, пока еще над половиной Испании. Но как раз в эти дни нарождавшийся режим получил удар с неожиданной стороны такой силы, что до сих пор ни одно исследование, посвященное гражданской войне, не обходит его молчанием.
12 октября 1936 г. в актовом зале Саламанкского университета, расположенного в нескольких сотнях метров от епископского дворца, резиденции Франко, торжественно отмечался «День испанской расы», очередная годовщина открытия Колумбом Америки. Новый шеф пропаганды, в прошлом создатель Испанского легиона, в угаре обличения интеллигенции за ее колеблющуюся позицию в отношении «националистов» не удержался от выкрика: «Да здравствует смерть!» и «Смерть интеллигенции!» X. Мариа Пеман, один из немногих известных литераторов, поддержавших мятежников, постарался сгладить выходку Астрая: «Да здравствует интеллигенция и смерть плохим интеллектуалам!»