[183] Это не является подлинным значением сновидения, как может видеть всякий, кто знает хоть что-нибудь о сновидениях. Сновидение вообще не проанализировано. Нам просто говорят, что пациентка страдает навязчивой боязнью кошек. Что это значит, не рассматривается, равно как и тот факт, что во сне она фактически наступала на кошек. Аналогичным образом мы не находим никакого анализа дикаря, одетого в шкуру, самой шкуры и дубинки. Эротические реминисценции Z и Y не описаны. Значение афонии не анализируется. Более или менее проанализирована только каменистая тропа в начале сновидения: она взята из картины Уоттса «Любовь и жизнь». Женская фигура (Жизнь) устало бредет по каменистой тропе, сопровождаемая фигурой Любви. Первоначальный образ в сновидении точно соответствует этой картине, «за минусом фигуры Любви», как замечает Принс. Вместо этого есть кошки. Это означает, что кошки символизируют любовь. Принс этого не увидел; если бы он читал соответствующую литературу, то обнаружил бы в одной из моих ранних публикаций подробный разбор проблемы кошачьей фобии[51]. На основании приведенного мной материала и вытекающих из него выводов он смог бы правильно истолковать данное сновидение и боязнь кошек.
[184] В остальном сновидение является типичным тревожным сновидением, которое, следовательно, должно рассматриваться с точки зрения сексуальной теории, если только Принс не сумеет доказать нам, что сексуальная теория тревоги неверна. Ввиду полного отсутствия какого-либо анализа я воздерживаюсь от дальнейшего обсуждения сновидения, смысл которого в действительности очевиден. Я бы только отметил, что пациентке удалось вызвать симптом (афонию), который привлек интерес аналитика, как она и предполагала. Разумеется, нельзя критиковать теорию сновидений на основании анализов, которые в действительности не были проведены; это прерогатива наших немецких критиков.
[185] Сновидение 6: В последующие ночи данный сон повторялся дважды. Ей снилось, что она идет по той же каменистой, темной тропе, по которой ходит всегда, – тропе с картины Уоттса. Однако на этот раз рядом росли деревья (всегда есть деревья, или склон холма, или каньон). Был сильный ветер. Как обычно во сне, каждый шаг давался ей с большим трудом. Внезапно мимо нее пронеслась какая-то фигура. Закрывая глаза рукой, фигура сказала: «Не смотри, а то ослепнешь». Она стояла у входа в большую пещеру; внезапно в пещере вспыхнул свет, и там, внизу, на земле, лежали вы. Вы были связаны по рукам и ногам какими-то путами. Ваша одежда была рваной и грязной, а лицо – залито кровью. Очевидно, вы испытывали ужасные страдания. По вашему телу сновали сотни гномов, пигмеев или лилипутов, и они мучили вас. У одних были топорики, которые они вонзали вам в руки и ноги, у других – крошечные пилы. Сотни гномов тыкали в вас маленькие штуковины, похожие на благовонные палочки, но покороче, с раскаленными докрасна концами. Вы были похожи на Гулливера, по которому бегали лилипуты. Вы увидели С. и сказали: «О, миссис С., ради бога, вытащите меня из этой проклятой дыры». (Вы всегда сквернословите во снах С.). Она была в ужасе и сказала: «Да-да, доктор Принс, я иду», но не могла пошевелиться; а потом все это исчезло, все стало черным, как будто она ослепла. Вскоре свет вспыхнул снова и осветил пещеру, и она снова могла видеть. Так произошло три или четыре раза. Она все повторяла: «Я иду, я иду» – и пыталась сделать шаг. С этими словами она и проснулась. При пробуждении она не могла пошевелиться и ничего не видела. [Там же, стр. 170.]
[186] Автор не сообщает подробностей анализа этого сновидения, «дабы не утомлять читателя», и приводит только следующее резюме: «Сновидение представляется символическим отражением представлений субъекта о жизни (каменистая тропа), страха перед будущим, смотреть в которое, по ее словам, она страшилась годами; а также чувства, что будущее „слепо“ в том смысле, что она „ничего не видит впереди“. Особое место в сновидении занимает мысль, что пациентка будет подавлена, „потеряна“, „сметена“, если заглянет в это будущее. Следовательно, она не должна смотреть. И все же в жизни бывают моменты, когда она четко осознает свое будущее; например, во сне она все-таки смотрит в пещеру (будущее). При вспышке света приходит осознание – она видит своего сына (подвергшегося метаморфозе через замещение другим человеком), которого мучают и сковывают (связывают) нравственные „уколы“ жизни. Затем следует символическое представление (паралич) ее полной „беспомощности“: она не в состоянии ни помочь ему (или другому человеку), ни изменить условия собственной жизни. Наконец, наступают предсказанные последствия этого осознания. Ее одолевает слепота, и в этой степени сон является осуществлением страха». [Там же, стр. 171.]