– Извините, но это сделала моя мама.
Ее мать Морин, маркиза Дафферин и Эйва, приехала в самой невероятной шляпке – пруд с водой, по которой плавала утка. Каждый раз, когда маркиза склоняла голову, утка окунала клюв в пруд. Когда же она тряхнула головой, вода попала на несчастного сэра Томаса. Впрочем, необыкновенной у маркизы была не только шляпка: пластиковые каблуки ее туфель были прозрачными, и внутри находились рыбки. Конечно, рыбки были не живые, но, увидев маркизу, мы поняли, почему Кэролайн такая эксцентричная.
Я проучилась в школе два года. В 1945 году, когда мне было тринадцать, война наконец-то кончилась. Я испытывала непередаваемое чувство облегчения, хотя атмосфера в стране оставалась напряженной. Нация потеряла еще одно поколение мужчин. И с экономикой в стране было неважно. Чувства праздника не было – было лишь ощущение, что жизнь останется тяжелой.
Большинство работников Холкема после войны не вернулись, и моим родителям неожиданно пришлось задуматься, как оплачивать содержание поместья. Отец мой был очень способным человеком, но война его изменила. Он сражался в битве при Эль-Аламейне[10], пережил малярию, но чуть не погиб в Лондоне. Утром 18 июня 1944 года мигрень помешала ему пойти на воскресную службу в Гвардейскую часовню, где он часто бывал со своими друзьями по Шотландской гвардии. Во время службы в часовню попала бомба, 121 человек погиб. Среди погибших было немало отцовских друзей. Это был самый тяжелый налет на Лондон в годы войны. Чувство утраты было для отца невыносимым. Его брат Дэвид участвовал в Битве за Британию[11] и выжил, но потом умер от жажды в Северной Африке, когда его самолет был сбит в пустыне.
После войны отец жил в состоянии постоянной тревоги и стресса. Конец его жизни был омрачен мучительными воспоминаниями о службе в Египте.
Хотя война кончилась, отца отправили в Вену в союзные войска. Во время каникул мы с Кэри погрузились в поезд, организованный Женским институтом, и отправились в Вену. На шеях у нас висели жетоны с именами. Нам предстояло проехать через русскую зону. Нам велели не смотреть в глаза советским солдатам, когда те будут осматривать вагоны. Я безумно боялась этих людей. Завидев их поеденные молью серые шинели и черные сапоги, я затаила дыхание. Когда они проходили мимо нас, говоря по-русски, я дрожала от страха.
Мы жили в британском квартале, в доме, реквизированном союзниками. По странному совпадению, дом этот принадлежал австрийским друзьям моих родителей, и отец сумел договориться, чтобы они остались в собственном доме – правда, им пришлось переселиться в подвал.
Еду распределяли по карточкам. В Вене царило беззаконие. Советские солдаты патрулировали улицы, раскатывали по широким бульварам в конных экипажах, груженных награбленным добром. Единственной радостью было то, что маме удалось очаровать американских офицеров, и те позволили ей покупать молочные продукты и сахар в магазине на их территории – англичане не видели этого годами.
Несмотря на сложную обстановку, няня Сары ходила с нами и отцовским адъютантом в отель «Захер», который славился своими пирожными и фирменным шоколадным тортом с абрикосовой прослойкой. Свежие продукты мы прятали в коляске Сары. Добравшись до отеля, мы несли масло и яйца кондитеру, а тот пек нам пирожные. Мы их забирали, прятали в коляске и возвращались домой. Свежие венские пирожные – особенно в такой момент, когда есть было почти нечего, – были восхитительными. В такие моменты я забывала о страшных советских солдатах и наслаждалась дивным вкусом – это было огромное и драгоценное лакомство.
Когда мы вернулись в Англию, я снова отправилась в школу еще на несколько лет. Это было тяжелое время – зима 1946/47 года выдалась очень холодной. Температура в Англии упала до 21 градуса Цельсия. Ни в школе, ни в Холкеме отопления не было. У всех появились ужасные язвы от обморожения. Они отекали, болели, лопались… Боль не давала спать.
Школу я окончила в 1948 году, когда мне исполнилось шестнадцать. Об университете и речи не было. Равно как и о поездке за границу – на это просто не было денег. Как и всех моих подруг, меня отправили в первый из двух моих старших пансионов, Паудерхем-Касл. Школой управляли граф и графиня Девонские. Они разработали программу, с помощью которой двадцать пять девушек за год должны были научиться управлять большим домом – их собственным большим домом. А еще мы изучали основы «домашней экономики».
Каждые две недели мы менялись, исполняя разные роли, и вскоре стали понимать, что хорошо, а что невыносимо. Больше всего нам нравилось работать с камердинером, потому что он позволял нам допивать вино, которое мы подавали гостям. Кстати, среди гостей часто были друзья наших родителей. Они смотрели на нас с изумлением – не каждый день дочери друзей подливают вам вино за столом. Чем больше мы подливали, тем больше они пили, а чем больше они пили, тем больше оставалось нам. Камердинер учил нас чистить серебро – непростая работа: приходилось долго натирать серебро розовой уксусной пастой голыми руками. Большие пальцы у нас страшно болели, но серебро после этого выглядело идеально.
10
11