Важно не только то, какие именно вопросы задавались, не только то, насколько новаторскими оказывались ответы. Для истории культуры едва ли не важнее социально-политическая составляющая, сама возможность интеллектуальных споров при светском дворе — пусть «досужих», подозрительных, периодически осуждавшихся моралистами[169]. В этих спорах могло быть много не только от натурфилософских исканий, но и от литературной, куртуазной игры — но игры глубокой. При всей банальности этого утверждения, Михаил Скот — не только астролог, но и придворный астролог, то есть входит в тот же круг, который на сицилийском вольгаре создал под покровительством Фридриха II первую в Италии школу поэзии[170]. Очень может быть, что новорожденная сицилийская метрика вобрала в себя не только открытия провансальских трубадуров, но и что-то из обсуждавшейся при дворе математики[171]. Как и другие культурные начинания Штауфена, эта школа сыграла свою важную роль в репрезентации власти сицилийской короны.
4. Свои и чужие: Фридрих II и мир ислама
Наряду с христианскими авторами, арабские историки тоже не раз отмечали познания императора в логике, медицине, философии: «Император, один из франкских королей, был щедрым человеком, знатоком философии, логики и медицины и любил мусульман, поскольку был воспитан в Сицилии, где большинство населения мусульманское»[172]. Об этом говорили и придворные поэты, и провансальские трубадуры. Распространенность топоса в литературе XIII века вызвана во многом политикой Фридриха II, хотевшего воплотить идеал просвещенного монарха. Посмотрим, как именно он воплощался в контактах с арабским миром.
Абу аль-Фада сообщает, что в 1240-х годах при дворе Фридриха II находился посол аль-Малика ас-Сали, кади Сирах ад-Дин аль-Урмави, славившийся познаниями в геометрии, астрономии, богословии и юриспруденции. Он посвятил императору трактат по логике[173]. Аль-Урмави был учеником Кемаля ад-Дина ибн Юниса. Его философия сложилась под влиянием произведений Авиценны. Наряду с ат-Туси, аль-Абхари и Феодором Антиохийским, он был ярким представителем научной школы в Мосуле, важного места контактов между Востоком и Западом, поскольку Ибн Юнис переписывался с учеными Багдада и Дамаска. Многие из них прославились своими философскими суммами. Согласно сообщению Ибн Аби Усайбия, посланник Фридриха II прибыл в Мосул для обсуждения ряда вопросов по астрологии и другим наукам о природе. Они встретились после того, как султан Египта Малик аль-Камиль (1218–1238), поддерживавший хорошие отношения с императором, лично попросил Ибн Юниса не принимать почетного гостя в его обычной потертой одежде[174]. Вполне вероятно, что дискуссии с Ибн Юнисом и аль-Урмави были связаны с вопросами, обсуждавшимися при дворе Фридриха II. Во всяком случае, в сочинениях аль-Урмави подробно разбираются учения о душе, интересовавшие Михаила Скота, но у арабского мыслителя они с философской точки зрения более развиты, особенно в том, что касается жизни души после смерти тела.
Крестовый поход 1228–1229 годов, после ссор с папством и под отлучением, оказался одновременно мирным по отношению к неверным и скандальным для понтификов и их сторонников[175]. В официальной переписке он чаще всего назывался просто «делом Святой земли», negotium Terre Sancte, и стал одним из ключевых моментов в развитии связей с мусульманскими странами и формировании интересов Фридриха II. Молодой король принял крест, т. е. дал обет отправиться на освобождение Гроба Господня, еще в 1215 году, в Аахене. Это был торжественный момент, когда он получил корону Германии, а мощи Карла Великого, канонизированного еще по инициативе Фридриха I Барбароссы, поместили в новый роскошный реликварий, созданный рейнскими мастерами. На этом реликварии была изображена династия Штауфенов как преемников Карла, включая молодого безбородого Фридриха с крестом в руке. Коронация, обет и идеологическое содержание образа, помещенного на раке, — все вместе это было довольно смелым символическим жестом новой власти.