Несколько месяцев спустя после того, как Ницше обосновался в Базеле, туда приехал из Иены Франц Овербек, чтобы занять вакансию лектора «критической теологии». Овербек родился в 1837 г. и, будучи на семь лет старше Ницше, стал единственным постоянным его другом, и эта привязанность основывалась на чисто личном, инстинктивном фундаменте. Какое-то время под влиянием Ницше он был почитателем Вагнера, но все же взгляды их по большей части не совпадали; он отличался от Ницше практически всем, в том числе происхождением. Его отец был немецким бизнесменом, натурализованным британцем, мать – француженкой. Родился он в Санкт-Петербурге, и ему было уже 11 лет, когда он переехал жить в Германию. Дома он говорил по-английски, по-французски и по-русски, а когда ему предстояло поступить в школу в Дрездене, выучил немецкий. Овербек обладал талантом заводить друзей. После его смерти в 1905 г. Элизабет Ницше упрекала его за то, что в последние годы жизни он отказался работать совместно с ней над архивом Ницше. Вместо ответа, бывший коллега Овербека по Базелю написал панегирик его качествам как ученого и как человека и разослал его всем друзьям Овербека, кого смог припомнить, после чего это свидетельство было опубликовано за множеством подписей хорошо известных ученому миру людей из почти дюжины университетов. Но большую часть жизни Овербека его лучшим другом оставался Ницше, с которым он познакомился, поселившись на Шютцграбен, 45. Его отзывы об этой дружбе – бесхитростное выражение благодарности за этот опыт. «Наша дружба была совершенно безоблачной», – пишет он. Вместе с тем он был довольно беспощадный критик и конечно же высказывал свои несогласия в пору, когда Ницше был еще в состоянии воспринимать критику, однако это не омрачало их отношений. Шли годы, Овербек сильно отдалился от Ницше в философии и едва ли мог согласиться с его последними произведениями. Но при этом он стал ему еще ближе как друг, так что последние годы он и его жена [26], были Ницше единственными по-настоящему родными людьми, не считая Гаста.
Наконец, из всех знавших Ницше людей именно Овербек поспешил в Турин, когда с его другом случилось помутнение рассудка и он способен был натворить бог знает что. Кажется, между ними не случилось ни одной серьезной ссоры или размолвки за все время их общения – и это уникальный случай в биографии Ницше. Напрашивается вывод, что Овербек – казалось бы, бесцветная фигура рядом с героем биографий Ницше – на самом деле был мастером отношений с людьми, по крайней мере отношений с Ницше: он инстинктивно понимал, когда уступить, а когда нет, когда говорить, а когда молчать, чтобы сохранить дружбу, продолжения которой он желал всей душой.
Странное совпадение заключается в том, что Овербек познакомился с Вагнером при обстоятельствах, очень сходных с теми, при которых с ним встретился Ницше. Будучи студентом в Лейпциге, он дружил с семьей Брокгауз и был приглашен на один из вечеров в их доме, где оказался также и Вагнер. Он не произвел на Овербека особого впечатления. Своим родителям тот писал, что в Вагнере было «quelque chose de phraseur et de pathetique» (смешение фразерства и патетики. – Примеч. пер.),когда он излагал свои идеи. под влиянием Ницше, Овербек изменил свое мнение, и к 1875 г., посещая Байрейт во время репетиций и подготовки к фестивалю, он уже был членом Patronatverein [27]и пламенным пропагандистом начинаний Вагнера.
В 1871 г. Ницше впервые по-настоящему заболел. Мы знаем о перенесенном им заболевании во время пребывания в Бонне и Лейпциге, а также помним, что он с детства был подвержен мигреням, причиной которых могло быть и его плохое зрение. Но до 1870 г. он не страдал серьезными последствиями, а в тот год его здоровье было ослаблено дизентерией и дифтерией, положившими конец его военной службе, и, вернувшись в Базель, он начал страдать постоянно возобновляющимися периодами истощения. Это становилось настолько серьезным, что он был вынужден просить о временной отставке. Его прошение было удовлетворено, и с 15 февраля 1871 г. он получил отпуск «до конца зимнего семестра для восстановления здоровья». Почти сразу же он уехал с сестрой в Лугано, где пробыл до начала апреля и где, вместо отдыха, усердно трудился над «Рождением трагедии». Вероятно, по этой причине он по-прежнему плохо чувствовал себя летом, которое провел в горах близ Берна с Элизабет и Герсдорффом. В октябре он съездил в Наумбург и посетил Лейпциг, где провел несколько прекрасных дней с Герсдорффом и Роде и где его представили издателю Вагнера, Фритцшу, которому вскоре предстояло издать «Рождение трагедии». Он вернулся в Базель в конце года. Казалось, он поправился, но это была лишь зловещая интерлюдия, и, хотя тогда он едва ли осознавал серьезность положения, здоровье его постоянно ухудшалось. С тех пор он уже никогда вполне не был здоров, и при любой попытке понять его поведение начиная с 1871 г. необходимо принимать во внимание тот факт, что фоном всех его действий была повседневная, непрекращающаяся битва с болезнью. Врагом, донимавшим чаще других, была мигрень: она преследовала его по ночам и порой не унималась по три дня подряд, в течение которых он не мог даже есть или, если поесть все же удавалось, удерживать пищу в организме. Такие приступы совершенно изнуряли его и делали уязвимым для прочих напастей. Сопротивление его было титаническим: снова и снова его убивал недуг, снова и снова он побеждал его. Итогом его мучений стала его хорошо известная эпиграмма: «что не убивает меня, придает мне силы» (СИ, I, 8). Может быть, как универсалия эта сентенция не имеет достаточных оснований, но в случае с Ницше она соответствует положению дел.
26
Воспоминания о Ницше Иды Овербек чрезвычайно живы и исполнены искреннего сочувствия; через них мы получаем редкий шанс увидеть, каков был Ницше, когда мог расслабиться в компании людей, чей интеллект и взгляды уважал, и беседовать с полной откровенностью. Эти воспоминания приводятся в книге Бернулли (op. cit. Т. 1. С. 234–251).
27