Западными окраинами империи география реквизиций не ограничилась. 17 февраля (2 марта) 1915 года командующим военными округами было Высочайше дозволено по соглашению с уполномоченными ГУЗиЗ и губернаторами на местах устанавливать расценки на приобретение продовольствия и фуража для армии, а в случае, если предложений окажется недостаточно, — проводить реквизиции по определенным ценам[107]. Вместе с тем мог налагаться запрет на вывоз подлежащих реквизиции продуктов за пределы губерний. Это решение, по сути, дробило страну на экономически изолированные районы и лишь подстегивало рост цен, особенно в уездах. Московский губернатор получал одну за другой телеграммы из Богородска, Звенигорода, Коломны, Можайска, Серпухова и т. д. с просьбой повлиять на транспортировку зерна и муки, приобретенных по соседству, иначе запасы продовольствия в городках могли иссякнуть за считаные дни[108].
Между тем поголовье крупного рогатого скота неуклонно сокращалось и в русских тыловых губерниях. Его расход превышал прирост почти вдвое уже в первый год войны[109]. В том же 1915-м «целые гурты казенного скота гибли от истощения» по причине злоупотреблений: «Начальники транспортов… предпочитали отпускавшиеся на фураж деньги класть себе целиком в карман»[110]. Происходили и махинации вроде выявленной Минским губернским жандармским управлением еще в феврале 1915 года. Подрядчики переуступили скупку крупного рогатого скота, свиней и сала для интендантства некому купцу в Минске, тот — двоим жителям Рогачева Нофкину и Хабасу. Последние с компаньоном, бобруйским мясником Фейбергом, принялись за скупку скота, но поставляли его неназванному волынскому коммерсанту, от которого военные комиссии и получали скотину. Квитанции заполнялись на имена подрядчиков, купец же из денег для Нофкина, Хабаса и Фейберга удерживал по 3 рубля с суммы за пуд говядины, колебавшейся от 3 рублей 25 до 3 рублей 60 копеек, а еще — половину чистой прибыли за переуступку подряда[111].
Неспроста в том же году произошло возвращение к проекту военно-продовольственной повинности именно с принятием закона от 17 февраля (2 марта) об отчуждении фуража в военных округах. Фуража, каковой Главное управление землеустройства и земледелия до того момента поставляло в целом исправно, но не скота, с поставками которого ведомство Кривошеина явно не справлялось: 900 голов ежедневно из необходимых 7 тысяч. Военно-продовольственная повинность должна была прийти на смену этой полумере. Генерал Шуваев предлагал вверить армии заготовку скотины, фуража и хлеба; ГУЗиЗ в таком случае осталось бы разбираться с сеном-соломой, заменителями мяса в солдатском рационе — солониной и рыбой, и мешками. Главное интендантское управление рассчитывало на поддержку со стороны военного министра, но план вновь оказался сорван волей обстоятельств. 13 (26) июня генерал Сухомлинов был отправлен в отставку, а введение военно-продовольственной повинности отложено на неопределенный срок. По мнению исследователя М. В. Оськина, она только оставила бы без скота и ряд граничивших с фронтом губерний, и действующую армию из-за отсутствия у нее условий для хранения столь большого количества мяса[112]. Как бы то ни было, Кривошеин опять взял верх в противостоянии с военным ведомством.
Однако этим соперничеством передел продовольственного обеспечения фронта и тыла не ограничивался. Министр внутренних дел Н. А. Маклаков тоже попытался прибрать его к рукам[113]. Сгущая краски, он подчеркивал существующие проблемы со снабжением даже столичных городов, грозил волнениями и предлагал якобы единственно верное решение: создать Особое совещание при МВД. Участвовать в его работе могли бы представители петроградской верхушки, военного ведомства, Министерства путей сообщения, торговли и промышленности и да, ГУЗиЗ, но этой инициативе воспротивился Кривошеин[114]. Как следствие, весной 1915 года продовольственный вопрос был вверен Министерству торговли и промышленности, вернее — Главному продовольственному комитету под руководством министра В. Н. Шаховского. 17 (30) августа этот Комитет в свою очередь оказался реорганизован в Особое совещание по продовольственному делу под началом все того же Кривошеина. Отныне он был подотчетен только военному министру и государю. С этого момента Главное интендантское управление и армейское командование руководили заготовкой продовольствия лишь в пределах войсковых районов. В составе Особого совещания по продовольственному делу сформировалось несколько комиссий (по снабжению армии и флота, сельского и городского населения хлебом и зерновым фуражом, по снабжению мясом, маслом и сеном, по борьбе с дороговизной предметов первой необходимости). Организация начала неумолимо расширяться, в начале 1916 года включая около 70 уполномоченных в 61 регионе России. На местах они действовали одновременно с уполномоченными Министерства земледелия: первые занимались продовольственным обеспечением армии, вторые — населения губернии или области. Подчас обе функции ложились на плечи одного и того же человека; разные уполномоченные в большинстве случаев сотрудничали, хотя могли и соперничать даже при отсутствии явных оснований для конкуренции[115].
107
108
109
См.:
110
111
Документы и материалы по истории Белоруссии (1900–1917 гг.). / ред. В. Н. Перцев. Т. III. Минск, 1953. С. 824.
113
Определение «большая личная неприязнь» не будет преувеличением для питаемых Кривошеиным и Маклаковым друг к другу чувств. Причин тому насчитывалось множество, и большинство из них лежат за пределами тематики главы. Довольно сказать лишь, что Кривошеин однажды грозил Маклакову вызовом на дуэль, а тот после своей отставки писал правому публицисту К. Н. Пасхалову 30 июля (12 августа) 1915 года: «…Бесчестный проходимец Кривошеин… Помесь жида и польки теперь стал во внутренней России фактическим главнокомандующим». См.:
115