Были ли те англичане вправду столь рады падению самодержавия в России? Скорее всего, да, были. Процитированная заметка в местной газете вряд ли может служить сколь-либо веской уликой в таком сложном вопросе, хотя для конспирологов это, конечно, находка. «Английский след» в Февральской (и не только) революции сегодня является весьма востребованным сюжетом у публицистов, уже заметно тесня даже «германский след» в Октябрьской, о котором пойдёт речь далее. Посвящать его анализу отдельную главу — пожалуй, перебор, но и совершенно игнорировать в контексте истории февральских событий 1917 года вряд ли будет верно. Мнимые простые объяснения сложных явлений в популярных без налёта научности текстах или документальных фильмах не должны заслонять фактов от любителей истории.
Конечно, преувеличивать дружелюбие британского льва по отношению к двуглавому орлу в исторической ретроспективе не следует. Например, ещё в пору царствования Александра III видный русский консерватор М. Н. Катков писал императору: «Что касается до Турции и вообще до Балканского полуострова… опасным противником во всех наших видах может быть Англия». Ему вторил дипломат В. Н. Ламздорф, записавший 24 апреля (6 мая) 1891 года: «Германия всегда может найти против нас поддержку со стороны Англии, которая повсеместно является нашим противником»[1909]. И М. Н. Муравьев тоже был категоричен: «Кто заодно с Англией, тот неминуемо против нас; кто с нами, тот враждебен Англии»[1910]. Однако реалии «Большой игры» — это реалии «Большой игры», и переносить их как есть на период Первой мировой войны столь же нелогично, как, например, пытаться опровергать существование антигитлеровской коалиции в годы Второй мировой фактом обсуждения комитетом начальников штабов Великобритании вопроса «о положительных и отрицательных сторонах объявления Англией войны России» на исходе октября 1939 года[1911]. Данные факты одинаково не следует ни забывать, ни безосновательно экстраполировать на целые десятилетия.
Возвращаясь в начало 1917 года, напомню, что незадолго до переворота в Петрограде состоялась межсоюзная конференция. Для участия в ней в российскую столицу прибыла и весьма представительная британская делегация во главе с военным министром Альфредом Милнером. Если бы встреча состоялась в прошлом году, как это и планировалось изначально, на месте Милнера и в правительстве, и в Петрограде был бы фельдмаршал Горацио Китченер, но по пути в Россию 5 июня он погиб. Корабль, на котором следовали военный министр и ряд высокопоставленных британских офицеров, наткнулся на немецкую мину и вследствие подрыва пошёл ко дну. С учётом секретности миссии случившееся ожидаемо подняло вал слухов о намеренном устранении Китченера противником. В России они напрямую связывались с происками «тёмных сил», включая Распутина и императрицу. Последняя действительно писала царственному супругу: «По мнению нашего Друга для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России… Нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры»[1912].
Конференция всё же состоялась, однако незадолго до её открытия британский посол Джордж Бьюкенен рассердил императора. Рассуждения о внутриполитической атмосфере в России, казавшейся дипломату и его руководству в Лондоне наэлектризованной и готовой вспыхнуть (в лучшем случае — огнями святого Эльма) встретили явное недовольство Николая II. Ответ последнего был сохранён для истории французским послом Палеологом: «Вы мне говорите, господин посол, что я должен заслужить доверие моего народа. Не следует ли скорее народу заслужить моё доверие?»[1913].
1910
См.:
1912