Тем же летом сорвалась переправа 127-го пехотного Путивльского полка через Прут. В одну реку, как известно, не войдешь дважды. Но там же, где в 1711 году рассерженно мерял палатку шагами угодивший в ловушку Петр Великий, русские солдаты ровно 205 лет спустя решили задержаться сами: им было достаточно наткнуться на винный склад. «Водку [полк] предпочел выполнению своей боевой задачи», — сетовал впоследствии военный специалист А. Х. Базаревский[257]. С другой стороны, один из болгарских полков отказался форсировать Дунай в совершенно трезвом состоянии: просто солдаты из горных районов в жизни не видели крупных рек, чтобы рискнуть перейти одну из них по ненадежному мостику. Германские офицеры были если и не шокированы, то близко к тому[258].
В 1917 году, после Февральской революции и начала «демократизации», а по сути — развала Русской армии, пьянство стало повсеместным и обыденным явлением. Падавшие воинскую дисциплину и авторитет офицеров было тем проще толкать, чем менее твердо держались на ногах их носители. Вот так проходило в разгар «демократизации» армии празднование именин одного из финляндских полков: «Традиционный офицерский обед явил картины бесконечно гнусные <…> еще не убрали закусок, как какой-то прапорщик вскочил и заплетающимся языком заявил, что он “поднимает бокал” за Керенского и “за углубление революции”. В середине обеда сидевший недалеко от меня молодой офицер, пивший водку из большой оловянной кружки, свалился на землю и заснул. Многих тут же тошнило…»[259].
Зеленый змий еще в 1914 году был нередким участником братаний, а после революции без него и вовсе не обходилось. Допросы пьяных солдат, фотосъемки «на память» на русских позициях — таковы были реалии 1917-го. «Неприятель предпочел продолжать атаку деньгами, прокламациями, пропагандою, водкою, братаньем», — резюмировал в своем дневнике генерал М. В. Алексеев[260]. Однако объяснять и оправдывать все происходившее исключительно злым умыслом коварного врага было бы как минимум наивно. В важнейший момент последнего наступления русской армии целые бригады напивались до мертвецкого состояния[261]. Похмелье было тяжким, а октябрьская гроза, прогремевшая над Россией, не смогла моментально протрезвить всех бражников.
По стране прокатилась волна погромов, схожих с событиями конца июля 1914-го. Начальник Костромского уголовно-розыскного бюро 31 октября (13 ноября) 1917 года взывал к прокурору окружного суда о необходимости полного уничтожения всех запасов алкоголя в винном складе: «В городе среди всех слоев населения идет усиленная агитация разгрома его, поддерживаемая и крестьянами соседних волостей. Думаю, что могущая пролиться при этом кровь дороже вылитого и уничтоженного своевременно спирта. Если запасы водки и спирта не будут уничтожены, не даю никакого ручательства за спокойствие в городе, и возможно в самом ближайшем будущем повторение в Костроме ужасов Галича, Ярославля и других городов»[262]. Несколькими днями ранее известия о погромах в Галиче и Буе крайне встревожили губернского комиссара Временного правительства С. Нацаренуса, стучавшегося в Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с вопросом: хватит ли сил для предотвращения беспорядков в Костроме?[263]
«Немецкий кайзер ералаш тем пробавлялся, что из склянницы пивцом забавлялся. Эй, ералаш, ералаш! Придет тебе шабаш». Лубок периода Первой мировой войны
В Саранске охранять казенный винный склад взялись солдаты и офицеры гарнизона, и 7 (20) декабря революционный штаб благодарил их за участие, однако уберечь склад от пожара не удалось[264]. Почти наверняка это был поджог. Ревком в Екатеринбурге принял решение превентивно уничтожить запасы спирта — надо сказать, огромные, 9 тысяч ведер, — попросту вылив его. Вдоль русла этого ручья из огненной воды были расставлены красногвардейцы, и первая их смена совладала с собой, когда в полночь с 4 (17) на 5 (18) ноября спирт хлынул из Засухина ключа. Вторая же смена не удержалась и напилась допьяна. К утру запах распространился по округе, к охране ручья и пруда подключились милиционеры и солдаты, но помешать страждущим жителям не могли. Люди черпали и уносили с собой целые бадьи разбавленного спирта, особо предприимчивые начинали торговать им прямо на месте, а то и с колес: «Известен случай, когда один екатеринбургский водовоз наполнял свою бочку спиртовой смесью и, разъезжая по улицам, успешно торговал ею по рублю за ведро. Во второй рейс, когда крепость смеси уже упала, он, как честный торговец, продавал его по полтине»[265]. Горожане неудержимо хмелели, начинались безобразия, и гремели шальные выстрелы. Ревком вновь нашел решение и на сей раз не прогадал — после открытия плотин раствор быстро смыло долой.
257
258
259
Российский военный сборник. Вып. XIII. Душа армии: Русская военная эмиграция о морально-психологических основах российской вооруженной силы. М., 1997. С. 463.
260
Антивоенные выступления на русском фронте в 1917 году глазами современников (воспоминания, документы, комментарии) / авт. — сост. С. Н. Базанов. М., 2010. С. 16–17.
265