До Первой мировой войны Россия ввозила ¾ их используемого в промышленности объема из-за границы, притом четверть этого импорта приходилась на Германию. Теперь требовалось срочно наладить собственную добычу дубильной кислоты. Наиболее богатой танидными растениями в империи была флора Кавказа. Туда снаряжались научные экспедиции, на частных дубильных предприятиях ставились многообещающие опыты. Это начинание к весне 1916 года понемногу сошло на нет, но Всероссийское общество кожевенных заводчиков все же успело организовать ряд опытных станций[312].
Теперь касаемо мастерских: да, их в России было немало. Однако в 1915 году крупные обмундировальные мастерские Варшавского, Двинского и Киевского военных округов были вынужденно эвакуированы в тыл. Возобновление ими работы на новом месте привело к спаду производительности, на склады стало поступать меньше имущества вообще и сапог — в частности[313]. Далее — материала не хватало на всех. Кое-где властям пришлось запрещать работу с кожами без особого разрешения, а то и кредитовать трудящихся на армию мастеров[314]. Сапожникам надлежало изготавливать по две пары сапог в неделю из имеющегося сырья. Занимавшиеся приемкой готового товара комиссии должны были заодно и расплачиваться с производителями. Вот только размер оплаты не мог устроить последних, уже на начало 1915 года трудившихся себе в убыток. Как следствие, огорчивший зауряд-врача Арямова брак обуви стал шириться и разрастаться. 16 (29) февраля 1915 года петроградский градоначальник генерал-майор князь А. Н. Оболенский просил тверского губернатора Н. Г. Бюнтинга привлечь сапожников-бракоделов к ответу перед судом. Кустари в Кимрах выделывали сапоги из дешевой кожи, картона и стружки, а затем сотню пар такой обуви закупила 3-я батарея 7-й стрелковой артиллерийской бригады[315]. Вредительство и растрата казенных денег, как они есть — шутка ли! Несколькими месяцами позднее общественная приемная комиссия в Ростове-на-Дону под председательством полицмейстера М. С. Иванова оказалась бдительнее: ею были забракованы сапоги с картонными задниками и подкладкой из бересты[316]. Конечно, такая обувь не отвечала принятым в армии стандартам качества.
Порой не чурались афер и сами военнослужащие: например, двое ушлых солдат в Галиции заставляли еврея купить у них пару сапог. Тут как тут третий рядовой под личиной жандарма принимался грозить обывателю карами за скупку казенного имущества. Тому приходилось не только возвращать навязанную обувь, но еще и приплачивать рэкетирам за собственное спокойствие[317]. Притом нельзя сказать, что власти относились к подобному снисходительно. Следуя требованиям главных начальников Двинского и Минского военных округов (инженер-генерала князя Н. Е. Туманова и генерала от кавалерии барона Е. А. Рауш фон Траубенберга соответственно), гродненский губернатор В. Н. Шебеко в начале 1915 года указал полиции всерьез взяться и за торгующих обмундированием и обувью военнослужащих, и за скупщиков. Последним при поимке с поличным грозил штраф в размере до 3000 рублей или трехмесячное тюремное заключение[318]. Однако подобные меры не могли полностью искоренить куплю-продажу экипировки как явление.
Наконец, призыв в действующую армию не миновал и сапожников. Они продолжали заниматься привычным ремеслом на передовой. Среди умельцев случались буквально поэты не только своего дела, но и слова. Я не могу отказать себе в удовольствии процитировать это письмо безвестного нижнего чина из 9-й армии в адрес некоей Семеновой в Севастополь в декабре 1916 года: «Как пришит каблук дратвою к сапогу, так сердце мое, пронзенное насквозь шилом большой величины, пришито к тебе подметкою моего сердца. Я готов быть у тебя под башмаком, лишь бы этот башмак был моей работы. О, головка моей души, волосы твои черны как “чудо-вакса” и блестящи как сапожный лак американский. Кожа твоего тела подобна сафьяну с завода в Казани. Твои глазки остры как шпильки, которыми приколачиваются подметки; а уши твои так же малы, как ушки для сапожков. О, верь мне, что мои чувства прочны как Варшавская обувь. Характер мой мягче резиновых галош и ни при каких обстоятельствах в жизни не станет жестким, как выросток плохого дубления. Верь, что души наши являются такою гармонией, какая выделывается на русских высоких щегольских сапогах. Твоя любовь возвысит меня снаружи как каблук, а из внутри как носок. Если ты меня разлюбишь, то я весь уйду в голенище и никакими сапожными крючьями не вытащить меня из оных»[319]. Но в тылу вправду становилось все меньше не только кож, но и рабочих рук, а потребность в обуви только увеличивалась, достигнув в 1916 году приблизительно 2,2 миллиона пар сапог в месяц[320], и не только сапог. Генерал Алексеев еще в пору командования армиями Северо-Западного фронта приказал к маю 1915 года обеспечить пехоту лаптями и поршнями, русскими аналогами индейских мокасин, тоже выделывавшимися из одного куска кожи. Начальник военно-окружного интендантского управления Двинского военного округа генерал-майор П. П. Сакович распорядился проверить, сумеет ли Гродненская губерния выполнить этот приказ. Ответ гласил: к 1 (14) мая может быть сшито 30 тысяч пар поршней при себестоимости каждой пары в 2 рубля и сплетено 5 тысяч пар лыковых лаптей, цена каждой из которых не превысит 30 копеек. Сказано — сделано… На самом деле нет, в срок были готовы только 10 401 пара поршней и 3857 пар лаптей по причине «отсутствия необходимого количества умельцев, так как данный промысел давно потерял востребованность в губернии»[321].
312
313
317
318
320
321