Невероятно, но факт: закрепить полноценную государственную монополию на кожи, выстроить работающую вертикаль их приемки, распределения и контроля над производством сумело только Временное правительство, издав 21 апреля (4 мая) 1917 года «Положение о передаче кож в распоряжение государства». Приемкой и распределением выделанных кож отныне занимался Главный комитет по кожевенным делам (Главкож) посредством системы районных комитетов. Им утверждался список убойно-посолочных пунктов Министерства земледелия для сбора, хранения, учета и отправки далее невыделанных кож. Всероссийское общество кожевенных заводчиков отчитывалось перед Главкожем о поступлении сырья из Сибири и с Северного фронта, на других фронтах этим занимались Всероссийский Земский союз и интендантства[337]. Отделения Райкожа ведали сбором кожевенного сырья, его приемкой, оплатой по твердым ценам, передачей в производство, торговлей кожами и изделиями из них и, наконец, арестом и изъятием кож.
Впрочем, военный министр Временного правительства А. Ф. Керенский не упускал возможности использовать катастрофу с обувью в Русской армии в целях самопиара. Он часто щеголял в крагах, кои весьма жаловал[338].
Первая публикация этого фотоснимка сопровождалась подписью: «Военный и морской министр А. Ф. Керенский пропускает мимо себя войска»
На митингах перед фронтовиками же Керенский выступал в ботинках с обмотками[339]. О том, что ни обморожения ног, ни «траншейная стопа» были ему неведомы, говорить излишне.
«Траншейная стопа»
и «стаканы для игры в кости»
Еще фельдмаршал Артур Уэлсли, герцог Веллингтон, говаривал, что важнейшей частью солдатского снаряжения являются, во-первых, пара хороших сапог, во-вторых, еще одна пара сапог, а в-третьих — пара подошв. Оспаривая Наполеона Бонапарта, он считал, что и голодный мужчина порой может неплохо воевать, а вот дурно обутый солдат — это вообще не боец. Столетия спустя в Британии помнили этот завет и следовали ему. Отчасти развитие обувной индустрии в бывшей «мастерской мира» подстегнул заокеанский конкурент, стремившийся наводнить британский рынок товаром более современного производства. Правильные выводы на деле выразились в превышении экспорта обуви из «Туманного Альбиона» над импортом в семь раз. Внутренняя потребность армии в ботинках в мирное время составляла 250 тысяч пар в год. Первая мировая, разумеется, лишила смысла эту и подобные ей цифры. В первые несколько недель военного времени новобранцам приходилось рассчитывать только на собственную обувь. Значительного запаса ботинок на военных складах подготовлено не было, а часть из имевшихся вскоре оказалась потеряна во Франции. Конкретных планов срочного расширения производства обуви для нужд армии тоже никто не строил. Мало того, еще в начале 1914 года Франция заказала у союзницы 2 миллиона пар сапог, и даже с учетом кризисной ситуации к марту 1915-го этот заказ был выполнен[340].
В середине 1915 года Британия производила 60 различных моделей обуви десятка или дюжины размеров для собственных экспедиционных сил и войск союзников. Вздорожание производства увеличивало и стоимость обуви, но у британцев бытовал очень простой подход к регулированию цен: минимум полугодичные заказы, чтобы производства не простаивали, и запрос от производителей данных о расходах и предполагаемой чистой прибыли, то есть — обоснования ценовой политики. На практике все оказалось сложнее. Высокие издержки могли быть обусловлены как нестандартной продукцией — спецобувью для ношения в тропическом климате, сапогами для авиаторов с утепленными ягнячьей шерстью двухшовными голенищами[341] и т. д., так и попросту неэффективностью производства. Отдельно потребовалось договариваться с поставщиками сырья, стоимость которого прямо влияла на итоговый ценник. Тем не менее он не сразу, а постепенно, но снижался. На исходе войны была полноценно налажена и починка армейской обуви. Если в 1917 году войскам еженедельно поставлялось от 250 до 300 тысяч пар новых ботинок, то в 1918-м их количество снизилось вдвое, а свыше 200 тысяч пар в неделю выходило из мастерских. Несколько сотен их действовало на фронте, там трудились солдаты; завод по ремонту обуви в Кале дарил вторую жизнь 30 тысячам пар ботинок в неделю. Наконец, еще четыре ремонтных завода в метрополии были почти полностью обеспечены женскими рабочими руками. Для производства обуви гражданского образца сырье поставлялось производителям ниже рыночной стоимости, а цены на нее были зафиксированы[342].
337
Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. И-221. Оп. 1. Д. 6. Л. 4. Копии этого и других документов из фондов ГАВО, цитируемых в книге, любезно предоставил историк Н. А. Заяц.
340