Конечно, такие случаи были редкими. Куда большее количество слухов попадало на страницы столичной и уездной печати, для развлечения персонажей «Вам!» Маяковского. «Четвертая власть» не упускала возможности погреть руки на «злободневных боевых легендах» с фронтов. Например, на Юго-Западном фронте солдатам часто являлся «Белый генерал». В пересказе не уточнялось, то был Скобелев или некий неопознанный светлый дух. Помимо вселения в Русскую армию непобедимости, «Белый генерал» считался приметой долголетия, если взглянет на солдата, или его скорой смерти — коли пройдет мимо. Некий безымянный унтер-офицер рассказывал о «каликах перехожих», коих генерал от инфантерии Р. Д. Радко-Дмитриев любезно согласился подвезти на автомобиле. Вскоре те словно растворились в воздухе, но рассказчику стало ясно — не кто иной, как Суворов и св. Серафим Саровский с тех пор незримо помогают генералу и молятся за него[386].
«Немецкие зверства». Лубок периода Первой мировой войны
Еще одним расхожим сюжетом в прессе той поры были зверства, чинимые неприятелем. Первыми по счету в числе таковых стали известия о жестокости в отношении русских подданных на территории Германии после объявления войны. Газеты наперебой обличали немцев — «варваров», «животных», «зверей»: ведь те объявляли мирных и ни в чем не повинных туристов из России шпионами, грубили им, ссаживали с поездов, били стекла в окнах вагонов и томили на границе. Князь Ф. Ф. Юсупов описывал разгневанных берлинцев, бросавших в русских камни и пускавших в ход трости: «Кому-то из русских палкой разбили голову, кого-то избили до крови. С людей срывали шляпы, иным в клочья изорвали одежду»[387]. Правда, затем никто не препятствовал его перемещениям по Берлину и улаживанию дел по возвращению в Россию. Что же касается суммы прочих свидетельств бесчеловечного отношения к русским в Германии в августе 1914 года, то проанализировавший их историк К. А. Пахалюк пришел к любопытному выводу: «Если отбросить эпитеты и выражения, больше отражающие отношение рассказчика к происходящему…, а попытаться найти примеры действительных издевательств (т. е. факты), то окажется, что большинство из них имели вербальный характер и заключались в излишней грубости». Причем в число зверств газетчики включали и случаи, когда «носильщиков не было». Бесспорно, здесь очень многое зависит от точки зрения на подобные инциденты. Поведение бюргера после пары кружек пива в отведенных им самим пределах нормы вполне могло показаться несусветной грубостью русскому аристократу[388]. Прессе тогда, в начале Великой войны, было не до этакой объективности, и это совершенно понятно. В любом случае хамству в отношении русских туристов нет и незачем искать оправдания. Другое дело, что обличение зверств ставилось чем дальше, тем на более широкую ногу.
4 (17) мая 1915 года начала работу «Чрезвычайная следственная комиссия для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками» (той же осенью название увеличит формулировка «и войсками, действующими в союзе с Германией и Австро-Венгрией»). В ее состав входили первоприсутствующий сенатор — глава, представители Государственной Думы и Государственного Совета по выборам, представитель МИД, один гражданский и двое военных юристов — собственно, составом и занимался министр юстиции И. Г. Щегловитов. Данная комиссия была призвана расследовать и обнародовать случаи совершения неприятелем преступлений и зверств в отношении русских солдат и мирных жителей. В дальнейшем ей будет поручена и контрпропаганда — разоблачение обвинений русских войск в злодеяниях. Последние были распределены между делопроизводствами комиссии по ряду категорий. Предполагалось, что главным поставщиком сведений о зверствах на фронте станет действующая армия, но та вопреки ожиданиям не стремилась выносить сор из избы. Как следствие, Чрезвычайной следственной комиссии приходилось обращаться ко вторичным источникам, то есть прессе, а степень достоверности информации из газет нередко только вредила делу. Измывательства над телами павших опровергались экспертизами в медицинских лабораториях. Всесторонней проверке подвергались якобы рассыпанные с аэропланов ядовитые конфеты и чеснок, и даже подопытные животные съедали их без каких-либо последствий[389]. Обнаруженный у австрияка-санитара самодельный мизерикорд, «прибор для добивания раненых», оказывался запалом. «Ряд сообщений о “зверствах” на фронте поступали от неуравновешенных лиц, оказавшихся в тяжелом боевом стрессе. Так, один “очевидец” рассказывал, что в русскую девушку-санитарку, нагую и привязанную к дереву, 11 немецких солдат вместе с офицером метали ножи. При этом в глазу девушки торчал кинжал, а вражеский солдат натирал ее раны солью. Рассказ заканчивался чудесным спасением девушки и расстрелом ее мучителей. Такие “свидетельства очевидцев” опровергались командованием, о чем сообщалось в печати», — отмечает исследователь А. Б. Асташов[390].
386
Эпизоды войны. Сборник рассказов участников войны и корреспондентов различных периодических изданий. Собрал И. Тонконогов. Пг., 1916. С. 76–77.
388
См.:
389
Именно этот слух был воспроизведен Валентином Пикулем в романе «Моонзунд»: «…Иногда же самолеты врага начинали забрасывать людей сверкающим дождем нарядных и вкусных конфет. “Не ешьте. Не давайте детям! Конфеты отравлены.” Доводы разума подействовали, и конфеты хрустели под ногами. Потом самолеты стали раскидывать. головки крепкого душистого чесноку. Люди охотно ели чеснок, ибо это дар природы — не фабричное производство, и не знали того, что немцы насытили чеснок холерными бациллами». См., например:
390